только Он, с ясностью исторического сознания, с твердой верою в предназначение своего народа, отложив в сторону попечение об интересах Западноевропейских держав, интересах своекорыстных и нам враждебных, возденет, по выражению наших древних грамот, «высоко, грозно и честно» в своей длани знамя России – оно же знамя славян и всего восточного христианства!» [33]
Сколько боли в этих словах! Без сомнения, Аксаков стал выразителем чувств, боли всего многомиллионного русского народа. Но, несмотря на приходившие из Берлина известия, сохранялась надежда на царя, который всё понимает и не согласится с этим позорным договором. Увы, чуда не произошло. Все решения Берлинского конгресса были приняты Россией.
Это стало позором, но одновременно и приговором власти. Некоторые историки полагают, что именно после так бесславно закончившейся Русско-Османской войны в стране усилились бунтарские настроения и историческая судьба России была решена. Не использовав свой пусть зыбкий и неясный, исторический шанс, как писал Достоевский, «войти в полноту истории», страна погружается в полусонное состояние апатии, которое Александр Блок позже назовет «безвременьем». Российская история разворачивается в сторону революции.
События, происходившие в Берлине, воспринимаются как предательство, унижение, катастрофа. Именно как о катастрофе стали говорить о событиях 1878 года. Ниже приводится выдержка из политико-этнографического очерка «Восточный вопрос», изданного в 1898 году.
«Отступление от Константинополя и эта боязнь пред Англиею чрезвычайно повредили России в нравственном отношении, доказав всему миру ея безсилие и своего рода неуверенность бороться, отстоять свое дело. И, в сущности, что могла бы сделать Англия со своим флотом только? Он ведь рисковал быть запертым в проливах и достаться целиком русским, как приз, и это вполне вознаградило бы те потери по берегу Чернаго моря, которыя могли случиться при бомбардировке англичанами некоторых русских городов, что также не обошлось бы даром англичанам…
Итак, Россия, благодаря своей же политике внутри и извне, развиваясь не в меру с ростом своего населения, не веря в себя и боясь катастроф 1856 и 1878 годов, утратила идею Петра и Екатерины II и, судя по тому, как теперь двигается ея дело, она едва ли может помышлять об обладании проливами и Константинополем и тем более о каком бы то ни было клочке земли на Балканском полуострове». [34]
Хочется верить, что Россия помнит историю и крепко выучила её уроки. Враги-то помнят наверняка.
Катастрофа 1878 года стала крахом и для Достоевского. В январе 1881 года, за месяц до своей смерти, Достоевский говорит о Восточном вопросе в прошедшем времени. Хотя еще недавно (сентябрь 1877) он писал, что отказаться от него равносильно гибели России («Оставить славянскую идею и отбросить без разрешения задачу о судьбах восточного христианства – значит всё равно, что сломать и вдребезги разбить всю Россию, а на место ее выдумать что-нибудь новое, но только уже совсем не Россию»).
28 января 1881 года по старому