что-то живое, шевелящееся подбирается к кускам (ее кускам!), но вместе с тем это живое есть часть ее самой… Как разрешить эту дилемму – любовь к своей собственности и любовь к себе самой… Было от чего Нене прийти в недоумение в ее новом, непонятном положении…
– Дуреха ты, дуреха! – говорил я ей сквозь слезы, выступившие от смеха.
Нена вопросительно смотрела на меня и как будто просила разъяснить, что же все это значит, в конце концов?..
Жизнь моя наполнилась новым содержанием. Долгими часами наблюдал я, как жила семья Нены, как в каждом из ее членов день за днем росло сознание. И клянусь – это было интереснее многих книг, которые у меня стояли на полках!
Следить за самим источником и течением жизни, за тем, как возникает и оформляется сознание, как живое существо – источник жизни для других в будущем – в буквальном смысле слова открывает глаза на весь Божий мир, как оно воспринимает первые впечатления жизни и в них разбирается – разве это не живая философия, не живая наука? И я с жадным любопытством смотрел, наблюдал, следил – и учился многому.
Надо было дать детям Нены имена. Я придумал для них оригинальные клички из области якутских междометий. Единственного сына Нены я назвал Оксе – выражение удивления и уважения, которое якуты издают при каждом неожиданном явлении. Красивую бело-серенькую дочку Нены звали Сёп, равносильное английскому all right! с желтыми подпалинами – Аллярхай, то есть «беда! Боже мой!», и сплошь серенькую, как две капли воды похожую на самое Нену, когда она была щенком, я, естественно, назвал также Неной. Каждый таким образом был определен, каждый получил свое место. И каждый из них очень скоро проявил свои особые индивидуальные черты характера.
Моей любимицей была Сёп или, как я ее звал, Сёпушка. Это была на редкость ласковая и милая собачонка. Сочетание белого с серым было очень красиво, и шерсть ее была какая-то особенно пушистая и нежная, как у первосортного песца, окраской своей она даже местами походила на голубого песца бледно-дымчатого цвета.
Сёп была наиболее игривым щеночком. Маленькая Нена была точным повторением матери, но благодаря хорошему питанию матери она сделалась немного тучной и, грешным делом, больше других любила и поесть и поспать. Поэтому в дружеском кругу мы ее еще называли «купчихой» – якутских купчих с такими наклонностями в Булуне было действительно несколько. Аллярхай была, быть может, наименее удачным произведением Нены – как-то без особенной индивидуальности. Что касается Оксе, то это была серьезная штука. Головастый, с крупными лапами, крепко сколоченный, он значительно отличался от своих изящных и легких сестер. Весь он уродился в отца – не только он был так же черен, как покойный Мойтрук, но даже клок белых волос на хребте был у него совершенно на том же месте, что и у Мойтрука.
Не знаю почему, но я был к нему как-то пристрастен – за проступки я его наказывал строже, чем других, – между тем, как сейчас припоминаю, это был очень добродушный пес. Случаются