Она вращает глазами и тянется разинутым ртом кверху, к его губам, будто изголодавшийся птенец к червяку в клюве птицы-папы, она и вправду хочет поцеловать его в губы, хочет, чтобы ее язык был там, когда он ее обдаст…
– Давай, золотко, – стонет она и изо всех сил вонзает пальцы в его белые ягодицы, начиная выжимать его, выжимать до остатка, как плод, чтобы в нем не осталось ни капли…
– Давай, золотко!
Он чувствует, что именно она собирается делать, но этому больше невозможно противиться, это подходит сзади, это росло там в ожидании того, что двери наконец откроются и можно будет вырваться на арену.
– Грязная шлюха… – шипит он, пока кислота пробирается по горлу вверх, будто совиная отрыжка, – грязная, грязная…
Но продолжения нет, теперь двери должны открыться, а жена начинает ворковать, как и всегда, когда он произносит сальности – сальности ее возбуждают, она чувствует, как вся ее наполовину выбритая коробочка до краев накачивается кровью, ее мышцы наконец захватывают изнутри болтающийся бледный член, который никогда не был по-настоящему твердым и жестким, – скорее, он похож на упругую игрушку, твердую только внутри, а не снаружи, которую легко можно оттянуть и запустить вверх, но теперь жена должна наконец захватить его своими накачанными кровью мышцами, теперь ему не поздоровится, он будет полностью опустошен, этот пресный лакричный корень.
– Давай, золотко, залей полный…
Господин Бирворт наклонился, желая достать что-то из своего портфеля, прислоненного к одной из ножек учительского столика. Это был старомодный, солидный коричневый портфель. Учитель откинул клапан портфеля и опустил руку внутрь. Через некоторое время рука снова появилась на свет с желтой бутербродницей.
Крышка бутербродницы слегка приподнялась. Учитель французского заглянул под крышку и просунул пальцы внутрь; Макс под столом толкнул меня коленом.
Пальцы господина Бирворта нашли опору где-то в недрах бутербродницы. Порывшись в ней, он извлек белый бутерброд – то, что называют сэндвичем; с нашего места в конце класса было видно, что он проложен ломтиком сыра.
Господин Бирворт поднес бутерброд ко рту и торопливо откусил от него. Все эти действия он проделал как бы тайком. На расстоянии учитель французского напоминал животное, крадущее что-то из мусорного бака.
К уголкам его рта приклеились крошки. Я подумал о руках, приготовивших этот бутерброд – наверное, сегодня утром; о тех же руках, которые в темноте мяли ягодицы господина Бирворта, через ткань пижамы тянули его за полутвердую письку, при свете дня намазывали бутерброды и клали на них сыр.
Я взглянул на Макса, но, похоже, тот уже утратил интерес к господину Бирворту. Он лизал покрытые клеем края папиросных бумажек и аккуратно скручивал самокрутки.
– Наверное, нам нужен перерывчик, – сказал он.
Вообще-то, я хотел его спросить, что происходит потом между господином