я с вами полностью согласен, господин канцлер.
– Можете рассчитывать на мою поддержку, сеньор Родригес. Нельзя допустить, чтобы кто-либо вообразил, что может безнаказанно плести интриги за спиной диктатора, – продолжал говорить Зигфрид, продолжая не говорить ничего по существу и не давая ничего сказать по существу министру. Родригес давно потерял инициативу в разговоре и теперь не знал, как вернуться к началу, чтобы передать все подробности слухов об изменении внешней политики Солерно.
Зигфрид прекрасно понимал, о чем должен был рассказать ему генерал, не сомневаясь, что Паччоли пытается прощупать искренность его намерений в отношении достигнутых между ними договоренностей. Глядя на растерянное выражение лица Родригеса, он с грустью вспоминал времена, когда между ним и властителем Небес завязывались нешуточные словесные баталии, выйти из которых, не уронив достоинства, Зигфрид уже считал победой. Вэл Лоу отличался редким сочетанием гибкости и твердости в принятии решений и отстаивания своей точки зрения, что определенно нравилось в нем бывшему советнику. Их противостояние всегда требовало напряженной работы мысли, собранности и готовности в любую секунду к неожиданному повороту. Паччоли действовал иначе: он был более прямолинеен и чаще прибегал к силе своей власти в качестве единственного аргумента в достижении цели. Его попытки вести закулисные игры Зигфрид видел насквозь и всегда умело изменял правила, незаметно заставляя диктатора им следовать и играть на своей стороне поля.
Зигфрид Бер скучал по советнику Зиги, вернее, по тому, за кем следовал тенью большую часть жизни. И чем острее он это чувствовал, тем сильнее желал увидеть конец могущественной власти Вэла Лоу. «Мой господин, твой дом окружен, битва подошла прямо к твоим вратам!» [5] – в памяти бывшего советника всплыли строки шумерского эпоса, и на миг представилось ему, как он бросает эти слова в лицо своему врагу.
Зигфрид посмотрел на министра взглядом, означающим: приятно было поговорить, но пора и честь знать. Родригес понял его правильно и торопливо поставил чашку с чаем на стол.
– Рад был найти в вашем лице спокойного и мудрого политика, господин канцлер, – проговорил он, вставая. – Еще раз прошу простить меня за вторжение. Думаю, вы во всем правы: волноваться особенно не о чем, но ухо нужно держать остро, – и лицо министра искривила многозначительная улыбка.
– Всегда, – убежденно произнес Зигфрид, провожая гостя до дверей.
Возвращаясь, он увидел Нину, стоящую у витражного окна и наблюдающую за ним сверху.
Они обменялись взглядами, и Зигфрид Бер, не сказав племяннице ни слова, ушел к себе. Думать о ее строптивом характере ему сейчас не хотелось, голова его была занята другими мыслями.
Нина, напротив, стояла и думала о дяде, Зигфриде Бер, человеке, который не в первый раз вмешивался в ее жизнь и кардинально менял ее. И всегда – в худшую сторону. Его политические амбиции пугали