доносились со всех сторон; иногда сладкозвучный хор многоголосого оркестра пронзал громкий треск. Нина зачарованно смотрела на аистов, свивших гнездо в каминной трубе, из которой, она точно помнила, раньше шел дым, пахнущий можжевельником и березовой корой. Сейчас воздух едва дрожал над трубой на другой стороне крыши.
Лес напоминал набросок, сделанный рукой импрессиониста: во всем присутствовало начало, прекрасное и завораживающее, видя которое, не хотелось думать о завершенности. Почки на деревьях набухли, на некоторых даже прорвались, и из прорех высунулись сочные, клейкие зеленые листочки. Они еще не были похожи на себя – гофрированные треугольники развернутся и расправятся в полноценный листок примерно через неделю. Судя по всему, весна в этом году пришла ранняя и бурная.
Нина помнила это место, скрытое от посторонних глаз сугробами в самой чаще леса, и сейчас удивлялась тому, сколько света и простора здесь оказалось, когда зима отступила. Там, где двор не был выстлан камнем, пробилась трава, и этот живой зеленый ковер придавал дому сказочный вид, делая его похожим на хижину лесных гномов – если бы гномы были двухметрового роста, то вполне уютно чувствовали бы себя здесь.
Нина приблизилась к дому и сама не поняла, как оказалась внутри: дверь не скрипнула и не хлопнула, закрываясь за ней. В гостиной, в которой она была лишь однажды, все осталось по-прежнему, только корзина с поленьями стояла рядом с другим камином. На столе в вазе лежали яблоки, которые Нина обожала. Ей страшно захотелось надкусить одно, чтобы почувствовать, как сладко-кислый сок заполнит рот и прольется в гортань. Она протянула руку, чтобы взять яблоко, и не смогла этого сделать, рука прошла сквозь вазу, а Нина этого даже не почувствовала.
«Я сплю, – подумала она. – Какой приятный сон! Вэл… хочу тебя увидеть…» Сердце ее забилось быстрее, Нина поднялась по лестнице на второй этаж, не коснувшись ни одной ступени, и оказалась у двери спальни. Она видела его сквозь стену и не удивлялась ничуть, зная, что во сне и не такое возможно. Вэл спал, лежа на животе на «ее половине», правая рука свешивалась с кровати, словно он пытался обнять ее во сне и, не сумев этого сделать, заснул, не двинувшись с места. Волосы были острижены и теперь, вероятно, едва доходили до лопаток, но в таком положении точно определить их длину было невозможно: голова Вэла наполовину съехала с подушки, и волосы повисли над полом. Нина приблизилась и долго не могла отвести взгляд от широкой седой пряди, которой раньше не было. Она провела рукой по его голове, но ничего не смогла ощутить. «Странный сон, – подумалось ей. – Почему видеть можно, а чувствовать – нет?»
Она села на пол у его головы и, «держа» его руку своими, не отрываясь смотрела ему в лицо, жалея, что все это нереально и она не может войти в его ментальное пространство, чтобы обменяться мыслями и попросить его проснуться. Нина не знала, сколько еще продлится прекрасное видение, и оттого желание