своего любопытства она и погибла. Но об этом чуть позже.
Халат настолько вдохновился тем, что, рассказывая историю, он завоевал внимание всех присутствующих в этой комнате, что в дополнении к словам, он добавил ещё и очень энергичную жестикуляцию. А когда и этого ему показалось мало для выражения своих чувств и эмоций, он и вовсе покинул место за трибуной, перед которой выступал и начал парить прямо перед скамьей присяжных заседателей. Казалось, это был его звёздный час. Однако, как говориться, всему имеет место быть конец. Но и об этом также чуть позже.
В истории Халата было много радостных красивых слов, описывающих какая хорошая погода была этим утром. И что, если бы не его тёплый слой шерстяной ткани, Евгений Сергеевич непременно бы простудился и заболел. Что именно эта ошибка выбора между Пиджаком и Халатом могло стоить Болтунова жизни и практически являлась роковой. Ведь как он и говорил ранее, утром на электронном табло железнодорожного вокзала показывало всего лишь десять градусов тепла.
Однако дойдя до места в истории, где Болтунов поравнялся с поездом, держа купленный в третьей кассе билет до Ершовска, Халат сменил тон голоса на более тихий, говоря более низким голосом, чем, несомненно, привлек к себе еще больше внимания. Могло даже показаться, что Халат скоро сядет посредине комнаты, а все присутствующие рассядутся вокруг него кругом, словно в лагере бойскаутов. В каждом последующем предложении, которое он проговаривал все больше и больше нарастало напряжение и казалось, что вот именно сейчас, что-то должно произойти из ряда вон выходящее.
– Высокий суд, присяжные заседатели, – резюмировал Халат, – Как я и говорил ранее, эти двое лгут!
Халат замолчал и направил левым рукавом на провалившихся в сон Зайцеву и Дворового, которые прилипли головами друг к другу и чинно посапывали.
Дворовой, одним глазом заприметивший что все смотрят в их сторону, вновь подорвался и во весь голос отрапортовал:
– Кремень и беспристрастность! Каждое слово!
Зайцева, слегка запоздав с реакцией на обвинения в свой адрес, удивлённо посмотрела на Дворового и обмякла. В это самое мгновение, её глаза округлились, и она снова принялась чихать, выбрасывая изо рта все больше чёрных маленьких перьев. Затем она все же нашла в себе силы, чтобы одёрнуть Петра Олеговича за пиджак, усадив его на место, и вскочив со своего стула, заверещала:
– Протестую! Вранье и клевета!
И снова слезы, как по волшебству побежали из её глаз.
Дворовой, понимая, что вставил свои пять копеек не туда, словно робот без умолку повторял, утвердительно кивая головой:
– Кремень и беспристрастность! Каждое слово!
Однако эти выкрики не смогли унять интереса Председателя и всех остальных в комнате, и после отклонения протеста Зайцевой, Халата попросили продолжать.
– На входе во второй вагон действительно стояла эта парочка, которая о чем-то секретничала. Мой хозяин, Евгений Сергеевич, бежавший практически всю