ном все равно кипела. По московским проспектам туда—сюда мчались скрипящие узкими колесами автомобили, сигналили друг другу грузовички, а в красные трамваи выстраивались очереди из пассажиров. Перед Вадимом раскрывалась улица Горького во всей своей широте. Молодому парню повезло – ему досталась небольшая квартирка здесь от одной тетушек по материнской линии. Анна Николаевна Любанова, добрая была женщина. Она помогала Вадиму еще тогда, когда племенник только приехал поступать в академию МВД, не хотела, чтобы тот жил в старых общежитиях.
Сложные это были экзамены, но Вадим справился, поступил на уголовно—розыскное отделение, его всегда привлекали такие вопросы. Много ему пришлось тогда переворошить старых книг. Школьных знаний для этих экзаменов было маловато. Но тетя бескорыстно помогала ему, все это время он жил у нее. И каждый день у Вадима начинался с библиотек.
Потом же наступила его очередь расплачиваться, тетушка заболела. Пару курсов Вадим присматривал за ней. Из-за этого он не слишком много общался с другими студентами, его считали замкнутым и нелюдимым. Иногда приезжали родители с братьями, Антоном и Петром. Оба были младше Вадима, Антон на четыре года, Петр и вовсе на шесть. Потому и помощи от них пока было немного.
Затем тетя умерла, ее квартира досталась племяннику. И хотя жить стало свободней, Вадим еще не раз вспоминал Анну Николаевну, ему не хватало её добрых советов.
Теперь Вадим работал следователем и, надо сказать, пусть он всем сердцем поддерживал строящийся в стране социализм, сама работа не всегда нравилась ему. Это было не совсем то, что он хотел, когда учился в академии. Молодому оперативнику редко доверяли вести собственные дела, порой приходилось заниматься чуть ли не секретарскими вопросами.
И вот сегодня он снова вспомнил тетушку. Странно, Анна Николаевна снилась ему нынче и что-то увлеченно доказывала. Только вот что именно, сейчас он никак вспомнить не мог.
Помотав головой, Вадим решил отвлечься. Быстро позавтракал овсянкой да пошел на улицу в ближайший сквер прогуляться. И прямо у подъезда чуть не налетел на мало знакомую старушку. Та прикармливала тут голубей, бросая крошки хлеба на асфальт рядом.
– Ну что вы тут разводите антисанитарию? – недовольно пробурчал он, а затем прошел дальше.
Старушка же сумрачно посмотрела ему вслед, что-то прошептала и прямо по воздуху ладонью обрисовала некий невидимый круг. Голуби на асфальте внизу тут же захлопали крыльями, разбежались-разлетелись.
– Что же, вот каков ты…. Вот оно и пришло твое время… – теперь старушка говорила громче. Только Вадим её не слышал, он подходил к пешеходному переходу к скверу напротив.
Бывают такие непонятные встречи, слово за слово и зацепился, а потом настроение потерянное, как вчерашний день. Старушонка вздорная, никчемная, жила в соседнем доме, а голубей приходила кормить к ним, якобы здесь удобней. Несомненно, у нее имелись психические отклонения, целыми днями могла сидеть на скамейке и резать на кусочки горбушки хлеба, оставшегося несъеденным в соседских столовых да ресторанах. Просто удивительно, что на втором десятке существования советской власти остались такие странные старорежимные экземпляры. Попроси угостить тебя, якобы голодного, кусочком хлеба, зашипит и не даст, а вот голубям – пожалуйста. А голубь – птичка отнюдь не мирная. Сколько раз видел Вадим, как они до смерти заклевывают своих же собратьев, а потом трапезничают их телами, хлопая погаными сизыми крыльями. И подобных каннибалов кормит старушенция!
От таких вот встреч на душе тревожно и пакостно – а тут еще и сны странные. Взрослая жизнь, прежде такая манящая, оказалась набитой грязными и нечистоплотными вещами. Уже не раз приходилось Вадиму занимать чью-то сторону, принимать чужую мораль, своего же выбора жизнь ему не оставляла. Не принято это в том учреждении, где трудится Вадим. Нелегко, ох, как нелегко вести следствие и проводить допросы, встречаться с глазу на глаз с врагами советского строя и социалистической законности.
Молодой человек усмехнулся. Надо же, на уме лезут слова Филиппова, секретаря партийной организации. Тот любил загнуть подобное с этаким пафосом и подвываниями. Людям Филиппов не шибко нравился, уж слишком идейный. Такой и мать родную продаст, не поперхнется, но, делать нечего, остальные сидели и хлопали ему в ладоши, словно дети на новогоднем утреннике таинственному и сказочному Деду Морозу, обещающему чудеса да распрекрасное время в наступающем году.
Сквер, где гулял Вадим, был довольно обширен, можно сказать настоящий парк. Много деревьев росло тут, а еще больше разных трав да цветов, названий которых парень подчас не знал, а спросить прохожих стеснялся. Хорошо узнавал только тысячелистник, выставивший навстречу солнцу белый зонтик соцветия да молочай с характерными острыми листьями. Из деревьев бросался в глаза татарский клен с его ярко—красными семенами. Тот словно впитал в себя кровь всех поколений, живших на этой земле и умерших насильственной смертью. Клен этот всегда ошеломлял и пугал Вадима своей страшной символикой. Ведь и он сейчас тоже стоял на изломе, на границе двух людских потоков, вершил справедливый, а, может, и несправедливый суд над своими согражданами.
С