требовалось чем-то заполнить будни Эллы, а чем? Каких-то глубоких и содержательных увлечений у неё не было, работа её не прельщала… Сразу после университета Андрей устроил Эллу в налоговую, она продержалась всего полгода. Сначала он просил принять её на работу, потом попросили его – забрать свою жену. Работник из неё и впрямь был никудышный: свои основные обязанности они видела в том, чтобы каждый день демонстрировать новые наряды. А ещё её характер!.. Она командовала всеми вокруг. В общем, увольнение оказалось к взаимной радости сторон. Пока что у него не возникло других разумных идей, к чему пристроить Эллу. Значит, оставался «Клуб зеро».
Андрей посмотрел на фотографию жены в рамке на столе – она любила фотографироваться, студенткой ходила на показы мод, участвовала в качестве модели в любительских конкурсах парикмахеров и визажистов: ничего серьёзного – так, игра, но ей нравилось быть неповторимой и необычной, очаровывать и провоцировать, примерять образы. На этом фото двухлетней давности – одном из лучших у неё, ей тогда только исполнилось двадцать два – она была дивно хороша: завитые локонами русые волосы, чуть приоткрытые чувственные, зовущие губы, по-детски большие, подёрнутые поволокой обещающие глаза. Фотограф сумел поймать что-то особенное в её лице, саму её сущность. Кипящие внутри неё страсти, что ли?.. Андрей отвернулся от портрета и вздохнул. Когда-то он, юный и любящий, и сам повёлся на это обещание в её глазах. И получил в итоге: встречающую тишиной квартиру, холостяцкий ужин и одинокий вечер на диване перед экраном домашнего кинотеатра.
Андрей уже почти уснул, когда, наконец, хлопнула входная дверь и долетел голос Эллы из прихожей:
– Ты дома?
Он встрепенулся, отгоняя подобравшийся было сон, и сел, ожидая её появления.
– Дома – в отличие от тебя.
Элла вошла в комнату и игриво поинтересовалась:
– Скучал?
– Нет. Не успел: ты же вернулась сегодня так быстро! – съязвил он. – Всего только полдвенадцатого! Где ты была вообще?
– На бильярде, – подтвердила она его предположения. – Милый! Ну, не сердись: я увлеклась.
– «Блек джеком» или Артурчиком?
– Ну, Андрей! Не будь таким злюкой! – Элла уселась к нему на колени и заглянула в глаза. – «Блек Джеком» конечно. Ты разве сомневался?
Она звала его только так – «Андрей». Не «Андрюша» – как это нередко делал её отец, не «Андрюшенька» – как его собственная мать. Он звал её «Эллой», когда сердился – «Элкой», или мягко «Элей» и «Элькой» – когда был особенно нежен. Она же никогда не употребляла уменьшительно-ласкательных форм, но это своё «Андрей» могла произносить с тысячей оттенков – от полного обожания до ненависти. Сейчас оттенок расположился где-то посередине «тёплого» участка шкалы. Это предполагало, что она начнёт ласкаться. Так и случилось: Элла провела ладонью по его