на каждом борту, в сердце их якобы неприступной бухты; они еще протирают глаза, не понимая, откуда взялось это чудо, а фанфары, и кимвалы, и барабаны уже гремят под их боковой стеной, дотоле защищенной гаванью; за исключением узкой нейтральной акватории Галаты, где заперт христианский флот, весь Золотой Рог благодаря этой гениальной акции теперь во власти султана и его армии. Он может без помех через плавучий мост подвести войска к более слабой стене: таким образом, слабый фланг под угрозой, и уже и без того поредевшие ряды защитников рассредоточиваются на большем пространстве. Еще сильнее железный кулак сдавил горло жертвы.
Европа, помоги!
Осажденные более не обманываются. Знают: теперь, когда в опасности и неприкрытый фланг, им не удастся долго сдерживать неприятеля своими разбитыми стенами; восемь тысяч солдат не выстоят против ста пятидесяти тысяч, если в ближайшее время не придет помощь. Но разве венецианская синьория 6 не давала торжественного обещания прислать корабли? Разве папа может остаться равнодушен, когда Святой Софии, прекраснейшей из церквей Запада, грозит опасность стать мечетью неверных? Разве Европа, погрязшая в раздорах, мелочно раздробленная низменным соперничеством, до сих пор не понимает опасности для культуры Запада? Может статься, – так утешают себя осажденные, – освободительный флот давно снаряжен и медлит поднять паруса только по неведению, а стало быть, надо лишь разъяснить им огромную ответственность смертоносного промедления.
Но как оповестить венецианский флот? Мраморное море кишит турецкими кораблями; вырваться всем флотом – значит обречь его на гибель да еще и лишиться нескольких сотен солдат, когда при обороне каждый человек на счету. Поэтому решено рискнуть лишь одним маленьким судном с ограниченным экипажем.
Общим счетом двенадцать человек – существуй в истории справедливость, они бы прославились не меньше аргонавтов, однако их имена остались нам неведомы, – дерзают отправиться на этот подвиг. На маленькой бригантине поднимают вражеский флаг. Двенадцать мужчин, дабы не привлекать внимания, надевают турецкое платье и тюрбаны либо фески. Третьего мая около полуночи запорную цепь бесшумно опускают, и гребцы, стараясь приглушить плеск весел, под покровом темноты выводят отважное суденышко из бухты. И надо же, происходит чудо – бригантина неузнанной проходит через Дарданеллы в Эгейское море. Ведь именно безмерная отвага неизменно обескураживает противника. Все учел Мехмед, только вот даже вообразить не мог, что единственное суденышко с дюжиной героев не оробеет перед его флотом и решится на этакое аргонавтское плавание.
Но их ждет трагическое разочарование: не видно в Эгейском море венецианских парусов. Нет флота, готового идти в бой. Венеция и папа, все-все забыли Византию, все пренебрегают честью и клятвой, занятые мелкотравчатой местнической борьбой за власть. Как часто в истории повторяются такие вот трагические мгновения: