должна быть пожизненная. Вроде как пенсия. Ведь так, доктор?
– Думаю, да.
Землистое лицо неожиданно расплылось в злорадной ухмылке.
– То-то они очумеют! Мне ведь только тринадцать. Долго же им платить придется. Вы уже знаете, какая это страховая компания?
– Пока нет. Но нам известен номер машины. Ты же его запомнил. Из полиции уже приходили. Хотят тебя допросить. Но утром ты еще спал. Сегодня вечером опять придут.
Жанно о чем-то задумался.
– Свидетели, – произнес он затем. – Важно, чтобы у нас были свидетели. Они у нас есть?
– По-моему, твоя мать записала два адреса. Я видел листок у нее в руках.
Мальчишка встревожился.
– Она же потеряет. Если уже не потеряла. Старость, сами знаете. Где она сейчас?
– Твоя мать всю ночь около тебя просидела. Только под утро мы уговорили ее домой пойти. Она скоро придет.
– Будем надеяться, она их не потеряла. Полиция… – Он слабо махнул своей тощей ручонкой. – Все жулье. Наверняка заодно со страховщиками. Но если свидетели надежные… Когда она обещала прийти?
– Скоро. Ты насчет этого не волнуйся. Все устроится.
Жанно пожевал губами, что-то прикидывая.
– Иногда они предлагают все сразу выплатить. Вроде как отступные. Вместо пенсии. Мы бы тогда свою лавку могли открыть. На пару, мать и я.
– Ты лучше сейчас отдохни, – предложил Равич. – Еще успеешь все обдумать.
Мальчишка затряс головой.
– Нет, правда, – не отступался Равич. – У тебя должна быть ясная голова, когда полиция придет.
– И то верно. Так что мне делать?
– Спать.
– Но тогда…
– Мы тебя разбудим…
– Красный свет… Это точно был красный.
– Конечно. А теперь постарайся заснуть. Если что понадобится, вот звонок.
– Доктор…
Равич обернулся.
– Если дело выгорит… – Сморщенное, почти стариковское лицо мальчишки тонуло в подушке, но слабая тень плутоватой улыбки играла на нем. – Везет же кому-то в жизни, а?
Вечер выдался слякотный, но теплый. Рваные облака низко тянулись над городом. На тротуаре перед рестораном «Фуке» пылали жаром круглые коксовые печурки. Между ними выставили несколько столиков и стулья. За одним уже сидел Морозов и призывно махал Равичу.
– Иди сюда, выпьем!
Равич подсел к нему.
– Мы слишком много сидим в помещениях, – начал Морозов. – Ты не находишь?
– Только не ты. Ты же круглые сутки на улице торчишь перед своей «Шехерезадой».
– Опять ты со своей скудоумной логикой, школяр несчастный. Да, вечерами я, если угодно, ходячая дверь «Шехерезады», но уж никак не человек на свежем воздухе. Говорю тебе: мы слишком много сидим в помещениях. Мы в помещениях думаем. В помещениях живем. В помещениях впадаем в отчаяние. Вот скажи: разве на вольном воздухе можно впасть в отчаяние?
– Еще как, – буркнул Равич.
– Но только оттого, что мы слишком много живем в помещениях. А ежели ты к свежему воздуху привык – никогда. Да и отчаиваться