не смогут проявлять беспристрастность. Замечу, что начинающий обвинитель превысил свои полномочия, заговорив о свидетелях. Я же в точности следую порядку римского судопроизводства. Итак, об отводах: в большинстве случаев они основаны на связи кого-либо из судей с обвиняемым, будь то семейное родство или деловые интересы. Кроме того, важнейшая задача суда сейчас – установить отсутствие подобной связи между обвинителем и обвиняемым. Ничто не связывает меня с Гнеем Корнелием Долабеллой, кроме римского гражданства. У меня нет с ним ни деловых, ни семейных отношений. Однако… можно ли сказать то же самое о молодом Цезаре?
Марк Туллий Цицерон сделал паузу и нанес последний сокрушительный удар:
– Боюсь, Гай Юлий Цезарь во время этого разбирательства не сможет смотреть на вещи трезво и беспристрастно. Наш молодой защитник – племянник Гая Мария, который в течение многих лет возглавлял популяров, тогда как обвиняемый Долабелла, как мы все знаем, был правой рукой Суллы, вождя оптиматов. И если этого несомненного, хотя и скрытого, противостояния недостаточно, чтобы лишить Юлия Цезаря права быть обвинителем, – он наконец перестал использовать слово «молодой», будто полагал, что ему больше не нужно указывать на неопытность Цезаря ввиду весомости приведенных доводов, – если этого недостаточно, имейте в виду, что Юлий Цезарь женат на Корнелии, дочери Цинны, влиятельного и жестокого сподвижника Гая Мария. Сулла, покровитель Долабеллы, неоднократно призывал к преследованию Юлия Цезаря из-за этого брака и угрожал ему… – Он рассек рукой воздух. – Но не стоит утомлять суд сведениями, которые и без того всем известны. Дело в том, что Юлий Цезарь выступает здесь не в качестве обвинителя по иску о хищении и вымогательстве, Юлий Цезарь ищет личной мести, что не может не настораживать.
Повисла тишина.
Цицерон глубоко вздохнул.
– А требования римского правосудия и многоуважаемого quaestio perpetua, собравшегося в этой базилике для рассмотрения иска о хищении и вымогательстве, не допускают проявлений личной мести. Гай Юлий Цезарь не может и не должен назначаться обвинителем. Его неопытность, ошибки, допущенные им в ходе суда, его родственные связи и пристрастия в государственных делах превращают его из обвинителя в наемного убийцу, посланного приверженцами крайних взглядов, чтобы пролить еще больше крови из-за разногласий. А место это, повторяю, предназначено не для сведения личных счетов, но для законов, законности и справедливости.
Цицерон умолк и опустил руки, измученный, изнуренный своим порывом и яростью своих последних слов. Вся базилика разразилась громовыми рукоплесканиями. Было ясно, кто выиграл divinatio. И кто проиграл.
VIII
Удивительный выбор
Это читалось в глазах всех присутствующих, но решать должен был суд. И решение потрясло всех.
Пятьдесят два судьи торжественно покидали главный зал базилики после