музыки.
Настоящий друг
Продолжая занятия с детьми института, я набралась любопытных тактильных ощущений, поскольку перегладила уйму детских голов с абсолютно разными по качеству волосами.
Сплетение трёх больших линий – индейской, европейской и африканской – обеспечило пестроту этнического состава жителей Южной Америки и дало мулатов и метисов всех мастей и оттенков. Дети с самого начала проявили ко мне нежные чувства и кричали, завидя меня издали: «Profesora9 Anastа́sia!» Если младшие дети встречались со мной, они кидались обниматься. Так продолжалось даже тогда, когда я перестала быть учителем музыки института и занялась, наконец, своим непосредственным делом – обучением детей симфонической школы.
На первом же занятии с двумя скрипачами, Марианой и Рикардо, одной альтисткой, тоже Марианой, виолончелистом Симоном и контрабасистом Хуаном Давидом выяснилось, что теоретическая база у них фактически отсутствует. Они говорили «ля мажор» просто потому, что заучили это слово, не подозревая о существовании квинтового круга и смутно представляя себе знаки в тональностях. Я была очень удивлена. Они нахватались терминов, но всё это были для них отдельные слова, никак не увязанные в систему. Петь по нотам они не умели совершенно. Мне хотелось спросить, как же они играют, если не могут спеть и три ноты, а уж о том, чтобы спеть то, что они играют, и речи не было. Никогда в жизни я не видела ничего подобного.
На протяжении двух-трёх уроков я пыталась, основываясь на их обрывочных знаниях, заполнить пустоты в их головах. Очень скоро я поняла, что это бесполезно: было слишком поздно. К тому же, меня осенило, что эти огромные дети – двенадцати и тринадцати лет – начали заниматься только в прошлом году, а не с пяти и не с семи лет. Уже набравшись некоторой информации, восприняв её криво, они рисковали так и остаться с кривым представлением о музыке, а, кроме того, их сознание уже достаточно зачерствело для восприятия нового и сложного материала, который усваивается постепенно и на протяжении многих лет.
Всё это я за вечерним чаем с панелой по-дружески рассказывала донье Нелли. Она отвечала:
– Но ведь они только что начали, хорошо, что у них вообще есть интерес, что Камило разбудил этот интерес, поддерживал его и что до сих пор этот интерес не угас.
Хуан Давид, контрабасист, почти не умел читать нотный текст и играл, в основном, по слуху. Я спросила Камило, как так вышло. Он ответил, что Хуан начал заниматься в прошлом году только в октябре, поэтому не успел освоить нотную грамоту. «К тому же, – добавлял Камило, – не всегда ведь нужны ноты, можно иногда и без нот». Я ответила, что можно, но не в симфоническом оркестре и подумала, что, вероятно, Камило в прошлом году не хватило дисциплины на то, чтобы дать детям базу, и что он ждёт от меня именно этого – жёсткой руки и ежовых рукавиц.
Вопрос о районных центрах