хромает.
9. Напролом
– Еще шестеро заболели, – говорит Улич с порога, снимая респиратор. – Двое умерли. Один совсем плох.
Штерн переглядывается с подрывником. Не нравится Уличу этот подрывник. Головой-то он понимает и что нет разумных причин для неприязни, и что им повезло заполучить такого специалиста, как Лазезис. Повезло, что такой, как он, на их стороне, а не на противоположной. А все же не нравится Уличу этот долговязый скользкий тип. Наверное, потому, что полковник зовет его советоваться, когда хочет оправдать какую-то грязь. Лазезис не из брезгливых, он не боится замарать ни свои руки, ни чужие.
– …Врага больше нет, а наступать не можем… – бормочет склонившийся над картой Штерн.
Что он хочет выведать из карты? Снаряды и правда больше не беспокоят Армию, стихли выстрелы и разрывы. Немногие выжившие северяне отступили, но преследовать их некому: половина Армии Штерна валяется в лазарете. Карта больше не нужна, но командир таращится в нее скорее по привычке.
– Хоть кто-то поправился?
Штерн задает вопрос небрежно, будто и не хочет знать ответа. Но Улич видит, как сжимаются кулаки полковника. Надежда не покидает его. Напрасная надежда. Как ни стараются медики Армии, пока для каждого, кто подхватил неизвестную заразу, она становится приговором. Улич качает головой.
Штерн отталкивается от стола и снова обменивается с Лазезисом тяжелыми взглядами. Улич понимает: эти двое уже все обсудили и приняли решение. Точнее, Штерн высказал мысль, которая витает в воздухе со смерти первого зараженного, а Лазезис просто поддакнул. Улич подсознательно делает шаг назад, прижимаясь спиной к двери, будто не хочет, чтобы ужасная мысль, нашедшая приют в голове полковника, покидала стены штаба Армии.
– Если ветка дерева сохнет, такую ветку надо отрезать, – произносит Штерн и многозначительно поднимает брови, чуть наклонив голову вперед.
Беда в том, что подобные мысли посещали и самого Улича. На месте полковника он бы и сам так решил. Но потому он и не на месте полковника, а на своем – месте человека, который обязан приводить Штерна в чувство, когда того заносит. Полковник выжидающе смотрит, ждет ответа на незаданный вопрос.
– Нет. Нет, полковник. Так нельзя.
– А ты что скажешь?
Теперь Штерн косится на Лазезиса. Тот медленно расплетает руки и произносит противным свистящим голосом:
– Да ожесточится сердце твое, полковник, и да не дрогнет рука твоя. Делай что должно.
Штерн тяжело кивает.
– Ступай, Лазезис.
У Улича шумит в ушах, будто рядом разорвалась мина, отбросила его спиной в кирпичную стену, сломала пару ребер. Он морщится и тихо кашляет в кулак, когда дверь закрывается за подрывником.
– Штерн?
– Ну а что мне делать, по-твоему, что?!
– Должно быть лекарство, Штерн. Твой человек в Высшем, свяжись с ним.
– Молчит.
– Это