Четыре предела свободы. На подступах к Иному. Стратегия и тактика становления личности
противоречащих меркантильным интересам того, что мы привыкли считать своей личностью. Но в такой «игре» ставки уже весьма высоки и далеко не каждый захочет принимать в ней участие.
Поэтому пока можно ограничиться работой с дыханием. Если нам повезет, в какой-то момент мы сможем ясно увидеть, как нечто проживает за нас нашу жизнь; что мы, подобно библейскому Исаву, радостно отрекаемся от своих «первородных даров» – активности и творчества – в обмен на комфортную возможность быть пассивными наблюдателями происходящих с нами процессов5.
Итак, если эксперименты проведены (хотя бы мысленно), проблематика поставлена и вопросы заданы, мы, оттолкнувшись от нулевого предела, можем начать свое «путешествие».
Барьер непроизвольности
Данный барьер обнаруживается, когда приходит ясное понимание, что наши действия являются лишь непроизвольными реакциями на приходящие стимулы. В процессе такого реагирования практически не участвует разум, а руководство действиями осуществляется посредством простейшей команды: «Я так хочу!» Любая вариативность поведения здесь исключена, а выбор декларативен: нам может казаться, что мы вольны выбирать, но результат, как правило, предопределен.
Как ни парадоксально, но именно возможность «делать что хочется» господствующей культурой обычно и объявляется свободой. В этом можно увидеть почти необратимое, метафизическое падение данного слова.
Такая свобода есть «свобода Минотавра». Минотавр, помещенный в Лабиринт и обладающий в нем абсолютной властью и произволом, даже не помышляет о том, чтобы выбраться из него. Получеловек, чудовище с головой быка, обладающее животной мощью и вполне человеческими страстями, по своим физическим особенностям не способно поднять голову вверх и преодолеть горизонтальность своего бытия, ограниченного стенами Лабиринта.
Другой отличительной особенностью «я», запертого в Лабиринте, является его стремление обладать всем, что попадает в поле его зрения, всем до чего оно может дотянуться: миром, ценностями, чувствами, активностью, любыми содержаниями сознания.
Это связано с бессознательной потребностью Минотавра обрести утерянную целостность, память о которой все еще жива в нем. Сама идея свободы, ставшая предельно абстрактной и оторванной от реальности, может быть объявлена им своей собственностью. Такие акты присвоения склеивают воедино присваивающего субъекта и присваиваемый им объект, делая их фактически тождественными.
Некоторые «объекты», словно бы обладающие собственной «волей» к существованию, подчиняют себе своего владельца, который теперь не может отличить волю от иных действующих в нем сил. В подобном диффузном смешении субъект и объект могут меняться местами.
Яркой иллюстрацией таких отношений служит история Смеагола и Кольца всевластия с того момента, когда Кольцо полностью подчиняет себе волю своего хозяина. Во фразе «моя Прелесть»