У нее цветочная лавка в Гризе.
И я еще рассчитывал на благоразумие этой девицы?
Только небо знает, каким чудом я сдерживаюсь.
– Кто заплатит тебе за участие в покушении?
– Никто. – Она сверкнула глазами. – Это я так… исключительно на добровольных началах. В качестве благотворительности.
Издевается! Она еще смеет отпускать шуточки по поводу того, что случилось?!
Перед глазами вспыхнула алая схема и перепуганное лицо мальчишки, которого едва успела перехватить мать.
– Это можно считать чистосердечным признанием? – прищурился я. – Будет жаль, если тебя казнят. Впрочем, казнят тебя не сразу, для начала тебя будут допрашивать уже совершенно другими методами.
Вот теперь она побледнела искренне, глаза расширились.
– За что?! – Армсвилл резко подскочила. – Я просто спасала ребенка и врезалась в вас! Я понятия не имею кто пытался вас убить! К моему величайшему сожалению, я с ним или с ней не знакома! Вы не имеете права…
Сколько чувств! Кажется, на этот раз действительно настоящих.
– Я имею право сделать с тобой все, что захочу. И можешь поверить, ты пожалеешь о том дне, когда согласились взять у заговорщиков деньги. Через несколько дней в Барельвицу доставят твою родительницу, которую тоже привлекут к допросам. Уверен, она расскажет много всего интересного.
Ее глаза вспыхнули, на миг даже показалось, что золотом, а потом она с криком бросилась на меня. Я перехватил тонкие запястья мгновенно, от резкого рывка ее снова швырнуло в меня. Так близко – лицом к лицу, ударив знакомым цветочным запахом и тонкой белизной кожи. Она замерла на миг, а после рванулась назад, яростно сверкнула глазами.
– Отпустите!
В дверь постучали, и я разжал руки, наградив ее предупреждающим взглядом. Она вызывающе вскинула подбородок, отвернулась и потерла запястье.
– Ваша светлость, – говорит Рэстридж, когда я выхожу из допросной, хлопнув дверью, – прошу прощения, что вмешиваюсь, но подтвердились кое-какие факты. Пьеса, о которой говорила эри Армсвилл, действительно существует. Один из моих людей изъял ее у заместителя антрепренера в «Короне д’Артур».
Он вручает мне листы бумаги, исписанные тонким девичьим почерком. Красивым, к слову сказать.
– Эри Люмец, секретарь антрепренера, подтвердила, что за полчаса до покушения Армсвилл была у нее и оставила пьесу. Антрепренеры других театров тоже сообщили, что Армсвилл к ним приходила. Если это и подготовка, я имею в виду, к покушению, то крайне основательная, и… кхм, странная.
Странная?
Это я чувствую себя странно. Потому что под пальцами по-прежнему бешено бьется ниточка пульса, а мягкая кожа обжигает ладони даже через ткань. И этот цветочный запах… гьердов цветочный запах, а в руках сейчас – тяжесть исписанных листов. Я переворачиваю один, второй, третий, и понимаю, что ни гьерда это не подготовка и не какой-то там план.
Это действительно пьеса, которую рыжая… эри Армсвилл написала и привезла в Барельвицу.
– Вы