стремительно встает со стула и торжественно поднимает свой бокал. – Ваше здоровье!
– Ваше здоровье! – присоединяется к нему Стюарт.
Я молча отхлебываю шампанского, которое отчего-то кажется мне нестерпимо сладким, и погружаюсь в свои раздумья.
В этом доме существует только одна запретная тема, затрагивать которую не дозволено даже Риз. Мануэла. Выходит, это из-за нее.
Он ненавидит праздники из-за нее! Что она сделала с ним? В кого превратила? Неужели эта мертвая девица вечно будет стоять между нами, как Великая Китайская стена? Мне больно от этой мысли. И с какой это стати Роберт постоянно винит себя в ее смерти?! Эта дурочка сама села за руль, сама умчалась хрен знает куда и сама не справилась с управлением. Все, конец истории!
– Приятного аппетита, мисс, – встрепенувшись, я фокусирую зрение на Анетт. Она кладет мне индейку с овощами, но я не голодна. Я расстроена и сердита, потому что устала от этого назойливого призрака, мешающего моему счастью.
– Тебе нехорошо? – Роберт мягко сжимает мое бедро, и впервые со дня нашего знакомства мне по-настоящему хочется его стукнуть. Лжец!
– Нет, с чего ты взял?
– Ты ничего не ешь.
– Просто задумалась, – для убедительности нанизываю на вилку кусочек индейки и погружаю в рот. Вкусно.
Через минуту за столом разворачивается дискуссия о предстоящем отдыхе Стюарта и Риз. Они собираются на недельку в Эл-Эй и вчера забронировали номер в «Ритц-Карлтоне».
Эл-Эй…
Я бы с удовольствием пожила там некоторое время, подальше от зоркого ока своей тетки, но, увы, у меня экзамены. Да и Роберт носится со своей работой, как кенгуру с детенышем.
В полночь, когда все темы уже были исчерпаны, все напитки испиты и все десерты распробованы, мы вшестером дружно обменялись подарками.
Эддингтоны подарили мне клевую дизайнерскую сумочку, думаю, Фабио оценит, Кристина и Майк – iРad, а Роберт золотые часы от Cartier.
Естественно, мои презенты оказались гораздо скромнее, чем я могла себе представить, но какое это теперь имело значение?
– И все-таки с тобой что-то не так.
Дома Роберт опять заводит свою шарманку. Он снимает с себя рубашку, переодевается в серые тренировочные штаны и изможденно плюхается в кресло.
– Ты твердишь об этом с тех пор, как мы сели в машину. Я что, неважно выгляжу?
– Нет, детка, но ты чересчур тихая.
Может, поговорить с ним об этом? Сейчас? О боги.
– Риз сказала, что ты любил праздники. Почему это изменилось?
– Господи, Кэтрин, – он хмурится, – я был ребенком. Людям свойственно взрослеть и менять предпочтения, разве нет?
– Да, но… судя по всему, твои предпочтения поменялись относительно недавно, так что не пытайся сбить меня с толку.
– Сбить тебя с толку?
Я киваю.
– Что ты имеешь в виду?
– Это из-за нее, да? Из-за Мануэлы?
Он глубоко вздыхает, очевидно, раздраженный моей навязчивостью,