в класс, я понял, как же сильно меня раздражает этот скрип двери. В висках кровь стучала так, будто палочки били по барабану, я тер их круговыми движениями в надежде, что голове станет лучше. Сел на свое место. Алиса хотела узнать, что со мной, уже открыла рот, но я сказал: «Молчи!» Она удивленно посмотрела и отвернулась. Я уставился на трещину в потолке, полностью сфокусировался на ней: она проходила из угла в угол вдоль кабинета. Я молился великой случайности, я просил ее обрушить этот потолок. Представлял, как штукатурка посыпалась, все зашевелились, побежали к выходу. Алиса вырвалась бы вперед, к двери, но потолок обрушился бы и раздавил ее, засыпав проход. Я бы сидел на своем месте и улыбался под их крики. А когда они обернулись бы и рванули бы к окну, нас бы засыпало, и возможности выжить не осталось бы ни у кого.
Внезапно мысли прервал Михаил Семеныч.
– Марк, не окажешь нам честь, нарисовав лицо Димы на холсте?
Он, улыбаясь, протянул мне карандаш. Я невольно согласился, но от мысли, что мне придется рисовать этого жирного урода Диму, стало еще хуже. Выйдя к доске, я спросил:
– Опять в академизме?
– Правила устанавливаю не я, – произнес он, осклабившись.
Хороший мужик, не докапывается, наверное, самый адекватный член этого института.
Я заканчивал очертания лица, когда почувствовал, что меня мутит, качает; вдруг рука скользнула вбок, и я упал в обморок. Очнулся спустя пару минут. Все стояли вокруг меня. Михаил Семеныч хотел вызвать скорую, но я попросил не делать этого, сославшись на стресс – конец сессии как-никак. Он кивнул мне, и я пошел умыться, после остался на занятиях. Голова раскалывалась на части. Выпил несколько таблеток – не помогло. Видимо, недосып, похмелье и удар отца плохо на мне отразились. Но главное – мучение прекратится через три часа.
Два.
Один.
Наконец свобода! Я выбежал, вдыхая запах свежескошенного газона. Закурил сигарету и направился куда подальше, в «Неизвестные земли», нажрался там, как последняя свинья, вернулся домой и отрубился.
Следующие полтора месяца пролетели достаточно быстро: я гулял по паркам, читал книги, прогуливался по пляжам Ферского залива, представляя, что я на море, наслаждался жарким летом и теплой водой, ярким солнцем и ветерком. Но к двадцатому июня все стало не так блаженно. Я гулял на пустыре, как вдруг послышался оглушающий щелчок – и меня не стало. Свет сошелся в единую точку, и наступила тьма. Расплывчатый силуэт врача ласковым голосом спрашивал меня:
– Вы помните, что было до того, как вы сюда попали?
Еле открыв глаза и окинув взглядом палату, я прохрипел:
– Я гулял на своем любимом пустыре, читал книгу, а… Кажется, это был Марсель Жуандо, книга называлась «Три ритуальных убийства». Было жарко, солнце распоясалось, я взмок, но продолжал читать…
– Вы упали в обморок, Марк, – эхом шептал он, проводя ладонью у меня перед глазами, – мы пробовали