Положим, я не слышу, что Вы там напеваете, вижу только Ваши губы, Ваши полные бледные губы, вижу, как Вы слегка покачиваете в такт головой, и не знаю, чем окажется это мурлыканье, когда будет подключён звук (они обещали сделать это в ближайшие дни): оперной арией, песней вашей родины или пошленьким шлягером; но каким бы ни был Ваш голос, низким или высоким, чистым, хрипловатым, грудным, правильно ли Вы поёте или фальшивите, – всё равно, я знаю, что ничего не изменится, тайна не спадёт с вас, как спадает одежда. И до тех пор, пока Вы там, на экране, в этом потустороннем пространстве, которое я могу сравнить с пространством икон или зеркал, до тех пор, пока вы там, – каждое Ваше движение, поворот головы, выражение глаз, каждая клеточка кожи и каждая линия Вашего тела будут обведены светящейся чертой – недоступностью тайны».
«Я не могу в неё проникнуть. Вечерами, в Вашей спальне, я убеждаюсь, что никогда мне никто не был так близок, как Вы; никогда и не будет так близок; и, может быть, единственное, что остаётся недостижимым для меня, – это Ваши сны. Но если бы техника смогла преодолеть этот барьер и я сошёл бы следом за Вами в самые глубокие подземелья Вашей души, сумел бы я разгадать Вашу тайну? Хотел бы я её разгадать?..»
«Представим себе, что, не выдержав этой ежедневной муки, я заявлюсь к Вам собственной персоной. Мне откроет дверь молодая и миловидная, но увы, самая обыкновенная женщина, – женщина, о которой я уже всё знаю, которую видел тысячу раз. Предположим невозможное возможным – что Вы не прогоните меня, удостоите Вашим расположением, предположим, мы познакомимся ближе, будем встречаться; что, наконец, Вы согласитесь стать моей любовницей, – что тогда? Нет, останьтесь там, в светящемся окне…»
Не стоило придавать большого значения этому посланию, мало ли кто что напишет. Как я уже говорила, мне пришлось в скором времени получать письма и похлеще. Да и этот неведомый поклонник произвёл на меня малоприятное впечатление: какую тайну он во мне нашёл? Я могу представить себе, что молодая, более или менее привлекательная особа, встреченная на улице, может произвести таинственное впечатление. Но в ней видят живого человека. А он? Он как будто обращался не ко мне. Получалось так, что я для него не живая женщина, а манекен. Не то чтобы я почувствовала себя обиженной тем, что он не хочет видеть меня такой, какая я в жизни, а не в компьютере; мне это было совершенно безразлично. Но он видел во мне лишь моё изображение. В этом было что-то извращённое. Не знаю, читали ли они там, в студии, это послание; меня уверяли, что никто мою почту не вскрывает. Действительно, письма приходили нераспечатанными. И всё же подозрение мелькнуло у меня, когда однажды Оператор заметил, что важно не содержание писем, а то, что их становится всё больше: успех, сказал он, превзошёл все ожидания. Конечно, мне не сообщили, как выглядит этот успех в финансовом выражении, я знала лишь, что потребителя, когда он набирает мой шифр в интернете, предупреждают о том, что одна минута свидания со мной стоит столько-то.
При всём том моя жизнь не изменилась – если не считать