Антонина Шнайдер-Стремякова

Жизнь – что простокваша


Скачать книгу

дайте же закрыть!

      Дверь, наконец, захлопнули, и я оказалась прижатой к ней.

      – Дайте выйти! Пожалуйста! – задыхалась и плакала я, видя перед собою одни только ноги и животы.

      Дверь рванули, и в ней обозначился могучий и грозный старик-сторож, которого все боялись. С двумя уборщицами пытался он оттеснить толпу.

      – Доктор всех посмотрит! Назад, бараны!

      Ничего не помогало. Боясь упасть и оказаться затоптанной, я напыжилась и, чтобы быть повыше, вытащила, словно сдаваясь в плен, руки. Безымянный пальчик правой кисти оказался при этом в дверном пазу с тыльной стороны. Сторож и уборщицы оттолкнули передних и захлопнули тяжёлую, массивную дверь.

      Безвольно повиснув на расплющенном пальце, я закричала и потеряла сознание. Толпа в испуге отхлынула, но коридорчик учителей не реагировал. Очнулась я от нестерпимой боли и крика того, кто меня поддерживал: «Помогите! Помогите!» Дверь не открывали. Дети кричали и колотили. Звуки доносились откуда-то издалека и меня, казалось, не касались. Дверь, наконец, открыли, я освободилась от плена и упала на чьи-то руки.

      Очнулась в учительской, на столе. Кровь разукрасила мне одежду и белый халат доктора, палец напоминал маленькую, синюю, как баклажан, грушу. Стыдно за своё разбросанное тело, хотелось слезть – я села. Весь бледный, доктор шептал-уговаривал:

      – Потерпи, милая, – мне нечем обезболить.

      – Отрежьте… Больно…

      Горячие градины капали на склонённую голову доктора, что пинцетом вытаскивал раздробленные косточки.

      – Потерпи, я сделаю всё, чтобы исключить гангрену. Косточки вырастут, пальчик заживёт! – и, управившись, начал бинтовать.

      Кровь проступала через бинт – он наматывал ещё и ещё. Наконец, всё было готово! Меня вновь уложили, но голый стол был холодным и неуютным, я мёрзла и просилась домой.

      – Дойдёшь?

      Киваю, и меня начинают одевать.

      Морозная дорога кажется бесконечной, щемящая боль ноет, жжёт, ползёт по телу – я вою, пытаясь отвлечься от дрожи, холода и нестерпимой боли.

      – Ты что это? Кто тебя обидел? – склоняется предо мною шедшая навстречу женщина.

      Спровоцированная жалостью, плачу навзрыд. Мне стыдно: в плену молчат, несмотря на пытки, но остановить свой вой я не в силах…

      – Да что случилось? – прижимает она меня.

      – Больно… руку…

      – Ударилась?

      – Не-ет! Дверью расплюснуло-о!

      – Дверью? Где – в школе?

      – Угу!

      – Может, проводить тебя?

      – Я сама…

      – Не опускай руку, держи её кверху…

      – Угу…

      – Ну, храни тебя Бог, – перекрестила она и ушла.

      Бабушка Лиза раздела меня, унесла в постель, и мне на всю жизнь запомнились запах и цена дома, где тебя любят. Моё здоровье было главной заботой любящей няни, и я сразу уверовала, что «всё будет хорошо»!

      Три дня прошло в бреду.

      Как только температура исчезла, попросилась на занятия, но боль в школе почему-то усиливалась