как все. Мне он очень нравится, почти совсем так же, как когда-то молочник Григорий. Только я не понимаю, почему он – «малина».
– Молина, – поправляет меня папа. – Это его фамилия, он испанец.
– Как это? Он ведь говорит по-русски!
– Их привезли к нам из Испании, еще детьми.
– Почему?
– Там была война… их спасали.
– И теперь они уже как русские?
– Теперь – да.
– А где его семья, папа, мама, сестры и братья?
– У него есть, кажется, родственники в Испании.
– А почему он не может поехать туда?
– Режим такой…
– Режим – это что?
– Это такое правительство, опасно туда ехать…
На все мои «почему» ответов не напасешься. Но даже потом, когда режим рухнул, испанцам, чтобы повидать своих, нужно было проходить много разных инстанций, где их проверяли на «прочность», и выезжать на «историческую родину» им разрешалось без русской жены, в лучшем случае – с детьми.
Но это было потом. А тогда я сидела и с восхищением глядела на Молину.
А вот я на концерте. На сцене поет моя мама. Кто-то рядом со мной говорит, что у нее в глазах бусинки. На маме черный костюм, отделанный блестящим атласом, черные косы уложены высоко, как корона, и она мне кажется самой красивой, и я ею горжусь.
Мне дружить с девочками из рабочих семей не разрешается. Мама говорит:
– Она из рабочей семьи!
И это означает, что я могу с ней играть во дворе, но не приглашать к себе в гости. Когда я пошла в школу и оказалась в одном классе с соседкой Раей Лылиной, «из рабочей семьи», мне часто приходилось прибегать к ее помощи в арифметике. Несмотря на свой «минус», она соображает гораздо быстрее, чем я. Учительница в конце дня дает задачку по арифметике и говорит:
– Кто первый решит, пойдет домой!
А я решить никак не могу – именно поэтому. Если бы она так не говорила, я бы уже давно решила. А тут я сижу и потею, руки дрожат, язык присох; я бессмысленно смотрю на цифры и ничего не могу написать. А Рая все давно решила и уже собирает портфель. От этой своей беспомощности мне делается еще страшнее.
– Рай, подскажи! – шепчу я.
Она шепотом говорит мне решение задачки, я быстро пишу и тоже сдаю тетрадку, не глядя на учительницу, – мне стыдно, что я обманываю…
А уж спускаться в подвал запрещалось строго-настрого.
– Там очень неприятно, не ходи туда! – говорили мне дома.
Я попала в подвал всего один раз – заболел мой сосед по парте и мне нужно было отнести ему домашнее задание. С опаской спустившись по ступеням вниз, я открыла дверь и шагнула внутрь. Длинная кишка коридора терялась далеко впереди. Я постучалась в первую попавшуюся дверь, и мне открыли. Кроме стоящих впритык друг к другу кроватей, я ничего не увидела. Его мама вышла навстречу, явно смутилась, взяла протянутый листочек и проводила меня наверх.
Детей рабочих в доме было больше, чем нас. Они дружили между