Иная голосильщица так вымотается на похоронах, что её домой под руки ведут. А плачей мастерицы знают немало. На каждую потребу свой имеется, веками от матери к дочери переданный.
Особая жуть берёт, когда с кладбища несётся плач по новопреставленному младенцу, тут уж любой прохожий ускоряет шаг, чувствуя, как со лба начинает стекать холодный пот, перемешанный с горячими слезами.
Аня прижала руки к щекам и, подражая плакальщицам, пропела плач по усопшему, то повышая тон до крика, то понижая до еле слышного шёпота:
«Видно налетела скорая смеретушка
Скоролётною птицынькой,
Залетела в хоромное строеньице.
Скрытно садилась на крутоскладно
на зголовьице
И впотай ведь взяла душу
с белых грудей…»
Стародавний русский напев немного сгладил первый приступ горя, уступив место невыносимой тревоге за подругу.
«Как она там, сестрёнка моя крестовая? – думала Аня, меряя шагами садовую дорожку от забора и обратно. – Сидит сейчас, небось, одна-одинёшенька, среди чужих людей и не знает, как жить дальше».
Перед глазами, как живое, вставало лицо купца Воронова, каким она запомнила его в последний раз. Он во всём походил на Маришку, такой же круглолицый, весёлый, пышущий здоровьем и бодростью.
– Налетай, девицы-красавицы, – с порога заявил он накануне их выпуска из пансиона, встретив дочь с подругой в комнате для свидания, – привёз вам гостинчика с ярмарки. Да не простого! Наивкуснейшего! – он хитро подмигнул, выуживая из-за спины огромную коробку пастилы в шоколаде фабрики «Ландринъ».
Правда, коробка с пастилой оказалась не такой огромной, как представлялось. В девичьей спальне на десять кроватей она закончилась в тот же вечер.
Разум отказывался принимать, что Ермолая Поликарповича нет в живых.
– Как же так? – горячечно размышляла Аня, не замечая, что говорит вслух. – Чья рука посмела отнять жизнь, дарованную Господом? Этому злодею не должно быть прощения и покоя ни на том свете, ни на этом. Будь навеки проклят тот, кто совершил это подлое убийство и все другие преступления, тот, из-за кого беззащитные люди боятся выходить из дому. А если не постигнет преступника кара человеческая, то пусть Божий суд свершится, да так, чтоб ему от отчаяния за грехи волком выть до смерти.
Мягкий шлепок у забора показал, что она в саду не одна. Схватившись рукой за ствол дерева, Аня испуганно вскрикнула, но тут же услышала жаркий шёпот:
– Аннушка, ласточка моя, это я.
Широко раскрыв глаза, Аня увидела, как из сумрака густого вишняка навстречу ей пружинисто шагнул Алексей Свешников.
От неожиданности Аня попятилась, чуть не упав на садовую скамейку.
– Вы?!
– Я, – он опустился возле её ног на одно колено и, щекоча губами запястье, поцеловал руку, обдавая кожу прерывистым дыханием. – Не корите меня строго. Не мог удержаться, чтоб не увидеть