Андрей Драгунов

Подробности


Скачать книгу

плотно мокрым белым снегом,

      как раньше, в дни, когда ещё погост

      был пуст, и всё ещё кончалось небом,

      а не землёй, как ныне. Времена

      не лучшие, возможно, для спасенья,

      но в том не Предводителя вина.

      И многое зависит от везенья.

      От вымысла, что в суматохе дней

      спасает лучше всякого солдата,

      и от того он ближе и родней —

      хотя и там в финале ждёт расплата

      за чёрные страницы, за язык,

      испачканный чернилами. Словами —

      в конце концов. Но автор строк привык

      платить за всё, пока над головами

      горит хотя бы малая звезда,

      невидимая глазу в непогоду.

      Сквозь облака направленный туда

      глаз отмечает путь по небосводу,

      по плотному скопленью облаков,

      как по зарубкам в непролазной чаще,

      страдая от дорог и дураков,

      что одинаковы, но от второго – чаще.

      И, согреваясь тишиной в ночи,

      вдруг понимаешь, что твоё молчанье —

      лишь продолжение чернильных слёз свечи,

      что умирают после остыванья,

      но от тепла твоих замёрзших губ

      опять живут… и значит, Воскрешенье —

      возможно. А философ пьян и груб

      был, рассказав про вечное забвенье,

      про память, что у девки коротка,

      как волосы, остриженные к свадьбе

      с единственным, что не пришёл пока,

      но где-то рядом с мыслями о правде

      не то что жизни, но судьбы своей,

      что несколько длинней, чем многоточье

      в конце строки. И, кажется, что ей

      не наплевать, что будет между строчек.

      Вообще – в финале. Там, где в две руки

      какой-нибудь Шопен звучит натужно,

      сжимая пальцы, что так коротки

      в желании расстаться с жизнью дружно,

      как с некой вещью, что нужна пока,

      но вытерлась за годы потребленья…

      А жизнь, действительно, настолько коротка,

      что вспомнишь про философа с забвеньем.

      И с памятью к тому же. Но рука

      чернит бумагу, продлевая вечность —

      хотя бы до момента, где звезда

      появится из облака навстречу.

Январь 11 2013 г.

      «Опять январь…»

      Опять январь.

      О, сколько января…

      Двух континентов сын – на острове меж ними.

      Васильевский – молчит – за неуместность помнить.

      Кошачий глаз сверлит на белом камне имя.

      Со смертью ничего – тем более, сегодня.

      Холодная вода полощет быль и небыль.

      Приходят помянуть по случаю и вспомнить

      какой-нибудь пустяк и Питерское небо.

      Какую-нибудь вещь, чтоб навсегда запомнить.

      Скиталец трёх морей, двух океанов – в сумме,

      омытый с четырёх, как островок на карте.

      В холодную постель закрыт, как бочки в трюме.

      И лампочка горит в ничтожном киловатте.

      «Не провожай меня в последний путь. Не надо!

      Я всё равно