не собирались сбивать самолет, но в силу остроты момента их докладу не уделили никакого внимания. Херш завершает свое исследование словами: «Печальным фактом является то, что те в Вашингтоне, кто выбрал курс на обострение международной напряженности и их коллеги в Москве, ответившие на это аналогичным образом, действовали, игнорируя факты. Рейс 007 стал кризисом, оказавшимся намного более опасным из-за взаимного роста непонимания и вызванных этим антисоветских настроений». Итак, была ли это трагическая ошибка, порожденная паранойей холодной войны, или же здесь скрывается что-то еще более зловещее? По собственному опыту зная, что все, что происходит в Советском Союзе, в действительности может быть совсем иным, чем кажется на первый взгляд, я продолжила свои попытки разобраться. Инцидент произошел в конце лета, в то критическое время года, когда советские лидеры обычно находятся в отпусках. Андропов тяжело болел, и в Москве его не было. Не являлось ли это попыткой устроить переворот со стороны сторонников жесткой линии в Кремле? В последующие годы мне намекали в Москве, что могло быть и так. Как и во всех других случаях, после того как прозвучали первые уверения с советской стороны, что катастрофу тщательным образом расследуют, а ответственных за приказ об уничтожении самолета найдут и накажут, невзирая на попытки орд зарубежных журналистов, пытавшихся получить дополнительные сведения, почти ничего так и не было сделано. И если какие-то теневые фигуры и могли быть вовлечены в эту трагедию, они так и остались неизвестными до сего дня.
Майкл Дивер, находившейся вместе с президентом Рейганом в Калифорнии на его любимом Ранчо-дель-Сьело, поведал мне интересную историю о том, как Рейган отреагировал на инцидент: «Рейгана было трудно вытащить с этого ранчо, но я настаивал, говоря, что американский народ хочет видеть его в Вашингтоне. И Рейган безо всякой охоты, как был в джинсах, сапогах, вместе со мной и Стетсоном полетел в Вашингтон, сразу направившись в Ситуационную комнату Белого дома, где все с волнением ожидали, что он будет делать. Какие будут приказы? Поднимут ли по тревоге Шестой флот? Что еще? Он мог сделать все, что хотел! Вместо этого он вытянулся в кресле и сказал: “Мы не будем делать ничего. Мир сделает за нас все. Нам надо думать о наших долгосрочных интересах”». Вот так, публично резко осуждая Советы, он напрямую ничего не сделал им в отместку.
Что касается меня, то даже в такой конфликтной и неопределенной атмосфере, созданной происшествием с южнокорейским самолетом, я не собиралась отказываться от намерения вернуться в СССР спустя одиннадцать долгих лет отсутствия. Друзья искренне недоумевали: «Ты ведь не планируешь отправляться в эту страну сейчас?» А я отвечала им, что если понадобится, то пойду туда пешком.
По пути в Москву я ненадолго остановилась в Париже, где должна была состояться встреча друзей Нью-Йоркского городского балета, в которую входили сверхбогатые американские благотворители, путешествовавшие за балетом