я закончила свою речь в точном соответствии с выделенным мне временем, но, к моему удивлению, когда я закончила, офицер не встал с кресла. Вместо этого он сказал: «То, что вы рассказали, очень интересно. Не смогли бы вы прийти к нам еще раз для более обстоятельного разговора? Не могли бы вы прийти для двухчасовой беседы?» Мне следовало позвонить Вильме, чтобы согласовать дату. И так же как и за две недели до этого, я вновь прошла в тот же самый кабинет, на сей раз чувствуя себя уже более уверенно, и мы проговорили все два часа. После нашей встречи Бад спросил меня: «Не могли бы вы изложить на бумаге все то, о чем говорили?» Я ответила, что смогу, и сделала это.
Сражаясь с непривычным для меня слогом правительственного общения и не доверяя самой себе, я позвонила сыну Бобу и попросила помочь. Ему такая форма выражения была хорошо знакома, поскольку он провел год на стажировке в аппарате сенатора Джексона и работал вместе с молодыми тогда Элиотом Абрамсом и Ричардом Перлом, которым предстояло стать настоящими светилами в политике. Все они получили хороший тренинг под руководством Дороти (Дики) Фосдик, напористой знаменитой женщины, являвшейся старшим советником сенатора по вопросам внешней политики. Боб, служивший в то время священником в храме Благодати (Грейс-Черч) Епископальной церкви в Нью-Йорке, ждал меня в скромной пиццерии недалеко от Центрального вокзала и помог отшлифовать и отредактировать мою записку. Я послала ее Баду, а вскоре мне позвонила Вильма и попросила снова приехать в Вашингтон.
На сей раз я застала Бада сидящим с моей запиской в руках. «Я говорил об этом с президентом, и он очень заинтересовался».
Мы стали обсуждать отдельные пункты моего доклада, и тут я неожиданно для себя самой сказала:
– Пошлите меня. Я смогу говорить с ними.
Не знаю, как у меня хватило сил предложить это, но после моего недавнего опыта пребывания в Советском Союзе и долгих лет общения с самыми разными русскими людьми я действительно была уверена, что смогу.
Бад задумался и ответил:
– Если мы сможем начать какой-то диалог с Советами, чтобы дать им понять, что наше возобновленное осознание своего предназначения, силы и решимости не направлено против их системы и что мы не стремимся к ее изменению, то тогда диалог может привести нас к нахождению способа сосуществования.
Прощаясь со мной, Бад сказал:
– Я очень хочу, чтобы они знали, что мы не настроены враждебно.
Он произнес это с таким нажимом и с такой очевидной болью, что я, пытаясь хоть чуть-чуть развеять его мрачное настроение, шутливо ответила:
– Хорошо, если вы меня пошлете, то я дам им знать, что вы не враждебны им.
Мне предстояло часто видеться с Бадом, и я все больше восхищалась им. Про себя я называла его «белым рыцарем». Он был человеком верующим и активным членом своей Пресвитерианской церкви, а кроме того преданным семьянином и супругом. Кто-то однажды заметил, что своей романтической душой