Я вижу: теперь небо, как в далекие времена детства, россыпи золотых гвоздей, вбитых в черную твердь свода, я иду и насвистываю, за плечами легкая котомка, в руке посох, и я уже не ощупываю неуверенно свой путь босыми ногами, а иду твердым бойким шагом вперед. Перед тем, как встретить новый день, нужно хорошо выспаться. Надо было бы, оглянувшись, хотя бы махнуть ему рукой на прощание. Я не оглядываюсь.
Когда боль мира становится нестерпимой, и она сливается с собственной болью, когда твое сознание напитано Светом, а колос Духа налился и вызрел, решение приходит само собой. Да. Взять свой посох и тот его конец, что с каждым шагом клюет землю, обернуть сначала платком. Точно так, как бинтуют рану. Затем разодрать на тесемки хитон и этими лентами одна за другой, крепко их натягивая, бинтовать древко. Только одна треть посоха должна быть обмотана моими одеждами. Все они скользят вокруг древка, поэтому приходится тянуть их покрепче, потуже бинтовать. Руки у меня крепкие, пальцы цепкие и уж я стараюсь, что надо. Холщовый пояс уже разодран на узкие прочные ленты. Вот они-то и нужны, чтобы закрепить ветошь на древке. Теперь она никуда не денется. Работа спорится: мой лоб покрыт бисером пота, а язык ощущает солоноватый привкус. Я всегда раскусываю губы до ран, когда дело спорится. Это привычка, и я этого не замечаю. Только работа пальцев меня восхищает. Я тороплюсь, ведь солнце не может ждать. Когда последняя лента обвита и крепко завязана, возникает вопрос: что делать с котомкой? Ну, прежде всего ее нужно освободить от содержимого. Бурдюк с водой, бурдючок с вином… Я отпиваю глоток воды, а к вину даже не притрагиваюсь. Вино – напиток вечерний.
В том-то и штука, что исполнить всю правду – дело не шуточное. Что за правда такая? Даже поджаристый блин луны, вылупив спелое око-желток, ожидает ответа. А ответ прост, как запах пустыни. Вот я и иду через ночь, уставший и счастливый, насвистывая, с царем в голове, по змеистой голубой дороге… Только бы не проспать восход солнца. Первый луч новой эры, первый день. И начало нового мира. Теперь все зазвучит впервые: имена и названья предметов, вероломных эпох и приветливых эр…
Кончилась эра греха, кончилась! Это да, это верно. Вот-вот клюнет скорлупу жизни начало, а начало всегда трудно. Вот я и тружусь, тужусь. Может быть, сегодня, сейчас и начнется новая эра? Когда тебя посещают такие мысли, разве можно оглядываться назад?
Я и не оглядываюсь.
Глава девятнадцатая. Такое – не забывается
Такое не забывается:
– Я люблю тебя, слышишь, слышишь?.. Знаешь, как я тебя люблю!
– Как?
– Ну, знаешь…
– Как?
– Люблю так, что…
У нее перехватило дыхание.
– Что такое любовь, расскажи…
– Это… – произношу я, но она обрывает меня.
– Да-да-да… говори!
– Это…
– Да!!! Дадада…
– … такой, знаешь, редкий дар…
– Точно! Дар!.. Говори, говори…
Как сияют ее глаза!
– …это