не омрачил нашей дружбы. Скоро Володя сказал, что его отец возьмет нас двоих в свою поездку на пасеку на автомашине. Выехали утром на длинной черной иностранной автомашине с откинутым верхом. Впереди сидели его отец и шофер. Мы поместились рядом с двумя служащими на заднем сидении. В другой такой же машине ехали тоже важные люди.
Это была моя первая поездка на легковом автомобиле. Машины мчались по степной дороге, обдавая друг друга пылью. А на пасеке нас уже ждали. Приехавшие начальники пошли осматривать пасеку, а сухонький старичок-пасечник со словами: «Яки ж гарни хлопци», усадил нас за стоявший рядом с его будкой стол и угостил медом. Перед каждым поставил полную миску меда с большой деревянной ложкой. Мед был очень вкусным, но больше двух ложек его не проглотить. Пасечник, объяснив, что хлеба и воды нет, дал нам по небольшому кусочку хлеба от своего пайка. Даже ломтик хлеба вприкуску позволил нам налечь на мед. Но тут возвратился отец Володи. «Так ты разбазариваешь колхозные мед и хлеб!», – указывая на наше пиршество, стал он разносить старика-пасечника. Тот говорил, что «хлопци дуже гарни», что хлеб из его пайка, и винился за мед, обещая возместить ущерб из своего заработка. Мы сбежали к автомашине. Возвращались молча, переживая произошедшее. Позже, когда я узнал о Робеспьере, я понял начальника политотдела МТС. Жаль, что ничего не мог узнать о судьбе этих трех братьев – моих друзей. Война их точно не обошла, а миновала ли участь Робеспьера их отца, не знаю.
Было замечательно, что с другой стороны наш участок прилегал к почти не огороженным зданиям того заводика с высоченной кирпичной трубой, рядом с которым еще недавно квартировали Чернышевы. На предприятии началось оживление, но на меня не обращали внимания, и я беспрепятственно ходил по цехам, наблюдал за ремонтом плугов, косилок и других машин, за подготовкой форм для отливки их деталей и за мощно гудящей огнем вагранкой, из которой выпускали струи расплавленного металла.
Там находил много разных трубок и шариков от подшипников. Из трубок мастерил поджигушки. Одна из них взорвалась в руке, оставив след, который приходилось скрывать от родителей. Стальные шарики использовал как снаряды для рогаток, которые конструировались из древесных рогулек, резины и кожи. Стрелял по разным мишеням и охотился на коршунов и летучих мышей. Трубки и шарики обменивались у приятелей на серу и резину.
Но главная заводская труба еще не дымила – большая печь не использовалась. И однажды Миша, неразлучный со своим братом, предложил залезть на трубу по имевшимся снаружи скобам. Они начинались высоко над землей и расстояния между ними были для нас великоваты. Многие скобы шатались. Но мы, не думая, что можно разбиться, желая узнать неведомое, напряглись, изловчились и забрались на самый верх трубы, заглянули в ее черное жерло.
Высоченная труба раскачивалась под степным ветром. Но на ее краях можно было сидеть и лежать. Оттуда долго обозревали станицу и все открывшиеся дали – поля, пруды, степи, дороги. Спускаться