своей смелостью и решительностью:
– Зачем цепляться за какой-то эфемерный феномен, если трансцендентность и экзистенциальность его проявления не содержит в себе никаких нуменологических признаков?
Все замолчали и посмотрели на Валерочку, пытаясь осознать сказанное. Иногда он всех нас ошарашивал подобным набором слов.
– Гм! – произнес Ушков.
Он с нескрываемым любопытством уставился на Валеру, ожидая продолжения, но тот, придерживая очки большим и указательным пальцами левой руки, тупо смотрел в пол, словно выискивал под ногами утерянный гривенник.
– Кхм-кхм…
Повисла пауза.
Васька загадочно улыбался, почесывая подбородок.
– Ты бы лучше… – сказала Инна и замолчала.
Васька и Инна…
– Что же было потом? – наседал я на Юру, стараясь не упустить тему.
Он только хмыкнул.
– Кончилось, – процедил он, начиная злиться.
Я наседал на Юру согласно нашей прежней договоренности: в любом случае информировать друг друга о каждом добытом факте.
– Что кончилось?! – не сдержалась Ната.
Нетерпеливая во всем, она, как капля ртути, казалось, сейчас нахлынет на Юру и поглотит его со всей его сдержанностью и неторопливостью.
Теперь Юра сидел напротив, закинув ногу на ногу, и лениво листал прошлогодний журнал «Природа», читанный-перечитанный каждым из нас вдоль и поперек. Было часов пять вечера, мы собрались идти в спортивный зал, затем – в сауну. Ната не унималась:
– Но ты сделал снимок, хоть как-то зарегистрировал?..
Юра закрыл журнал, бросил на скамью и замотал головой из стороны в сторону – отрицательно.
– Нет, – тихо сказал он, – нет. В том-то и дело! Весь фокус в том, что… Я хотел проверить еще раз, но тут пришли эти…
Он снова взял журнал и теребил его, словно не знал, куда пристроить. Мне даже стало неловко: мы его допекли. Но только от него зависел исход наших экспериментов. Клеточная аура, золотисто-палевый нимб, крохотное северное сияньице – как критерий чистоты и профессионализма наших усилий.
Юра попытался было еще раз оправдаться, но вдруг замолчал. По всему было видно, что ему не очень-то хотелось вспоминать о своем промахе.
– А скажи, пожалуйста, – сказала Ната, – как ты считаешь?..
Для Юры это был край, предел терпения!
– Послушайте!.. – Он нервно поправил очки и тут же их снял: – Да идите вы все!..
– Правильно! – воскликнул Баринов, – пошли ты их всех куда подальше…
А что Баринову?
А Юра, да, он такой! Его всегда было трудно расшевелить, но когда его прижимали к стенке, он не мог молчать. На это я и рассчитывал. Я никогда не видел его вышедшим из себя, растроганным или взбешенным. У него были крепкие нервы, и он умел держать себя в руках. Даже свое «Да идите вы все!..» он произнес тепло и мирно, с улыбкой. Правда, при этом взгляд его был обращен не на всех сразу, как, сняв очки, смотрят близорукие люди, не куда-то в пространство, а на меня, словно я