ощутил её горячее обжигающее дыхание. Всё, что у него получилось, тихое и сухое:
– Идите.
– Да, сэр.
Когда за Кэй-Ай закрылась дверь, Пи-Ти шёпотом добавил:
– Идите ко всем бесам.
Он свалился на свой стул и потянулся к ящику у стола. Вытащил гранёную бутылку и рюмку. Внутри всё клокотало, и он не знал точно, что послужило причиной гнева и подавленности. Моралист Кэй-Ай, усталость после тяжёлого боевого задания, проклятый взрыв, похожий на ядовитый гриб, источающий из себя смертельные испарения, убивающие всё вокруг, чьи споры посеял он сам вот этими самыми руками. – Душеприказчик-защитник второй степени безразлично посмотрел на свои руки, – может, война? А что война – один из видов существования. Который, кстати, даёт куда больше свобод и возможностей, чем опостылевший мир. Мог ли я мечтать о такой карьере в мирное время? Нет! – Пи-Ти откупорил бутылку и наполнил до краёв рюмку. – Ну, будем. А за что?.. За победу? И что потом? Сейчас я властелин душ, первый бомбардир, мне жмёт руку сам Гонаци. А после победы… За тебя, Пи-Ти. – Пустая рюмка глухо звякнула по столу.
Облегчение было временным. Слишком скудным был источник, затерянный среди высушенных песков. – Будь ты проклят, Кэй-Ай… и война, и мир. Стану! стану я душеприказчиком-защитником первой степени. Возможно, даже, душегубом-защитником и что… – он не заметил, как наполнил вторую рюмку, – что: Об-рок, Об-рок, Об-рок; для чего? Чтобы жить?
– Проклятье, – Пи-Ти посмотрел на янтарный напиток, поднеся его на уровень глаз, и быстро осушил.
Приятная, тёплая, согревающая горечь соприкоснулась с горькой жёлчью, и вскоре две подруги распевали песни, обнявшись и нашептывая одна другой свои тайны.
Пи-Ти сидел за столом в задумчивой позе, поставив локти на казённую столешницу и подперев подбородок сложенными в кулаки ладонями. Он слегка захмелел, и его остекленевшие глаза не мигая смотрели в пустоту. День, с его беготнёй, заботами и долгом остались где-то там, за далёкой, далёкой, затерявшейся в тумане стеной. Сама стена скорее походила на мираж в пустыне, чем на что-то реальное и осязаемое – она покачивалась и плыла…
Полевая авиабаза погрузилась в темноту. На небе загорелись звезды. Тишина и покой укрыли разгорячённую землю, и только могучий океан о чём-то шептался с наклонившимися к воде пальмами. Тень сидел, прислонившись к стене, и прислушивался к звукам ночи. Ему не спалось.
Мысль пыталась ухватиться за некую ускользающую грань, но непременно соскальзывала и проваливалась в бархатное безмолвие. Ему хотелось охватить необъятное – день прошедший.
Казалось бы, такой пустяк – двадцать четыре часа. Солнце выглянуло из-за горизонта, приподнялось, сонливо потягиваясь, оглянулось и, быстро пробежав по небосводу, устало и умиротворённо ушло на покой, окрашивая на прощание высокие перистые облачка в пастельно-розовые тона.
Но кто сказал, что