шкафу с отвисшей створкой. Добыл оттуда изрядный сверток и натужно поволок его к портновскому столу.
У Мити язык чесался сказать, что старик перепутал ноги, – на пути к шкафу он хромал на другую. Но портной бросил на него быстрый ехидный взгляд, Митя сжал губы в нитку и промолчал. Старик хмыкнул – непонятно, разочарованно или одобрительно, – и принялся разворачивать сверток. Беспомощно и нежно, как рука спящей девушки, свесился белоснежный рукав сорочки. Митя нервно сглотнул.
– Поглядел я то, шо вы мне принесли, паны ясные, и скажу вам, шо в вашем Петербурху таки умеют шить. А у нас тут таки умеют пороть. – Яков поднял на вытянутых руках изрезанную в бахрому спинку любимого Митиного жилета. – Не скажете, юноша, кто это у нас такой справжний казак, шо лучше за любого портного весь ваш гардероб перепорол, правда, немножко мимо швов? – Он выразительно потряс лохмотьями.
– В обмен, – сквозь зубы процедил Митя. Заткнуть бы этого остроумца, и не важно, словом или кулаком, но… У него в заложниках даже не Митин гардероб, а… надежда! Последние ее проблески! – Вы мне тоже что-нибудь интересное расскажете. По моему выбору.
Старый портной вернул очки на нос и посмотрел на Митю еще раз. Перевел взгляд на Урусова и укоризненно покачал головой:
– А говорили – из благородных, а так поглядишь – будто из сапожников! На ходу подметки режет!
К напоминаниям о дедушке-городовом Митя уже если не привык, то хотя бы притерпелся, но сапожник?
– На ходу подметки режут вовсе не сапожники, им это без надобности.
– О как! Тогда принимайте работу, паныч – полицейский сынок! – Яков решительно распотрошил сверток. – Шо сказать… Сорочек у вас было – как на дворовом кобеле блох…
Митя только моргнул – сорочек у него, конечно, было много, он на них половину своего содержания тратил. Но сравнивать сорочки от лучших столичных портных с блохами?
– Спас я три, и пусть мне хоть сам императорский портной харкнет в очи, если думает, шо справился бы лучше! – И старик принялся выкладывать на столе три и впрямь целые сорочки – одну за другой. И застыл рядом, как в почетном карауле.
Митя шагнул ближе – сердце его гулко билось. Протянул руку – ему потребовалась вся сила воли, чтобы пальцы не дрожали! – и вывернул воротник сорочки, вглядываясь в шов. Посмотрел… Не поверил глазам. Принялся лихорадочно перебирать ткань, разглядывая боковые швы, ухватился за манжеты… И поднял на старика полные ужаса глаза.
– Вы что? – умирающим голосом спросил он. – На сорочку от Калина поставили ворот и манжеты сорочки от Генри?
– Тю! И шо? – удивился портной.
– Но… Это же Калин! – Митя потряс полой сорочки. – А это – Генри! – Он схватился за манжет.
– Теперича это старый Яшка Альшванг! А калины-малины или генри-шменри – то Яшке без разницы! Хотите – берите, шо получилось, не хотите – валите, откуда пришли! – Старый