час за часом в поисках каких-то меток. Она касалась воспоминаний, связанных с Долли, крутила их туда-сюда, наблюдая,
как душной январской ночью двенадцатилетняя Долли бродила под стоками, не глядя под ноги, а только наверх, на чередование прутьев, клеток и осклизлых тёмных панелей, её слишком отросшие волосы шевелились сами по себе, ощупывая пустоту за её спиной, и Долли шептала что-то, эхо слов ползло по туннелю и тонуло в вечном ручейке на дне, а Винни, вдруг испугавшись, стоял в тени и ждал, когда же она замолчит, успокоится и вернётся домой, потому что знал, о чём она шепчет, хоть и не мог тогда разобрать ни слова, но в гулкой канализационной пустоте им опять овладело чувство, что она всё знает, и ему казалось, что и волосы, и глаза Долли светятся в темноте
как рушился лёд под её ожесточением, принявшим в сети форму колючего щита, она слишком быстро всему научилась, на что у других уходили месяцы, годы, и не стоило тому взломщику задевать её и бросать ей вызов, потом Винни увидел, какое выражение было на лице парня и как дёргался его заплывший кровью глаз
как Долли спала, положив ладонь под щёку, в первый раз в их новом доме, ещё не обустроенном даже по меркам флибустьеров, пустом и грязном, – но здесь были стены и потолок, а главное – замок на двери, и Винни сидел рядом с сестрой и не мог оторвать от неё взгляда, два изолированных от мира ребёнка стали родными друг другу, и он даже тогда, едва ли ещё понимая, что значит быть взрослым, уже чувствовал, что проще жить, заботясь о ком-то, потому что так и устроены люди
и как на всё это ложилась патина оттого, что Винни больше не был хозяином себе и тому, что творилось с ним.
…тело менялось – пусть «Я» логоса было отделено от него вмешательством ложа и щупа, но какое-то слабое ощущение занимаемого пространства ещё оставалось. Форма тела стала иной, больше требовалось места, удлинились шнуры манипуляторов и зажимов. В пальцах, отделённых целой Вселенной от «Я», зарождались новые токи…
…лес шумел – он ещё был мутным омутом неразбавленных силуэтов, но обрёл звук и запах. Хвоя и листья. Грибная сырость. Треск веток под бесстыжим касанием ветра. К лесу вела дорога.
Там была дорога.
И там был лес.
В том месте, где Винни рос.
Там был лес.
И там была дорога.
К нему…
– …что же делать?
Они не мешали Долли строить планы побега. Планы всё равно были ненастоящими, просто так она выпускала боль от бессилия. Её голос был ветром – тем холодным ветром, который ласкал лесные ветви. Как будто Долли тоже была там. Как будто дорога вела к…
…Винни был соединён с чем-то вроде контура. Теперь он чувствовал это лучше, чем в самом начале. Он напоминал себе птичью ногу, наросшую на кольце. На том же кольце болтались и другие. Рабас иногда называл кого-то «трени недели». За достижения – в чём?
В том, насколько они шли навстречу. Теперь это были не просто слова, а активное