с одной стороны, лишено духовного света, а, с другой стороны, материально-вещественная основа этого символа постоянно в истории разрушается, превращаясь в додухосопричастный хаос?
Поскольку материально-вещественная сторона бытия не изменяется сущностно, оставаясь по своему существу инертной в своей невозможности творить, поскольку мы вынуждены признать, что движителем становления бытия является духовное. Но раз оно движет становлением, то оно должно обладать «всеми» возможностями стать. То есть становится не сама по себе материя, а становится духовное в своей материальной оболочке. Становление духовного, следовательно, предполагает его нетождественнность самому себе в своих формах становления в каждый наперед (назад) заданный момент времени. А значит дух, пребывающий в истории какое-то время назад, нетождественней в своих формах проявления в бытии – духу пребывающему сегодня, и, следовательно, духу завтрашнему. Это означает, что постижение «бытия-в-прошлом» является неплодотворной затеей в том отношении, в какой становится задача постичь адекватно «дух» как он есть сам по себе, а не формы его воплощения. Действительно, постигая лишь «формы» духа, воплощённые в различные отрезки времени материального бытия, мы можем судить о таком инварианте – духовном начале. При этом совершенно невозможно «вместить» одну форму в другую. Каждая из них имеет «индивидуальный» характер и является неповторимой.
Так что же «видит» постигающий «бытие-в-прошлом» субъект? С одной стороны, это мёртвые материальные остатки Символов, ибо они уже не является подлинными двухосновными (духовно-материальными) Символами. Это, скорее, тени Символов, смотрящие в будущее мёртвыми окаменелостями некогда живых духовных форм. С другой стороны, единство этих форм – в их духовном источнике. Но поскольку сама духовность отсутствует, постольку субъекту предстаёт не чистая переживаемая духовность, как это происходит в «бытие-в-настоящем», а лишь её универсальная, всеобщая, присущая всем без исключения формам, сторона. Этой стороной духовности является идея, закрепляемая субъектом в понятии. Таким образом, идея «бытия-в-прошлом» оказывается единственным представителем некогда живого духа, пронизывавшего собою все бытие. По «идее» этих «форм» оказывается возможно реконструировать становление духа в истории через соединение с материальным бытием.
Здесь отличительной особенностью является то, что идея всегда оказывается идеей уже мёртвой действительности. «Бытие-в-прошлом», также как и «бытие-в-настоящем», есть осуществление строго определённых возможностей. В «бытии-в-прошлом» не может быть «иных» возможностей. Это мертвенное дыхание безвозможного мира достигает и «бытие-в-настоящем». И лишь «бытие-в-будушем» сохраняет этот живительный эликсир. Отсюда и притягательность «бытия-в-будушем», его сладость в неосуществившихся ещё возможностях. Однако иллюзия многих возможностей всегда заканчивается осуществлением только одной из них. Поэтому всякий утопизм