смущала необходимость снова, как и на заводе, иметь дело с металлом, работая по чужим чертежам и выкладкам. Всё решилось, однако, просто. Сестра Яроша была техником в этой самой службе, и Виктор, уже сведущий, популярно изложил приятелю структуру, основой которой было деление испытателей на «гайку» и «линейку», то есть на тех, кто готовит ракеты к полётам, и тех, кто анализирует результаты пусков – «теоретиков». Последнее, пожалуй, было тем, чего искал Аратов, и он не стал слушать предостережений коллег, пугавших его убожеством командировочного быта и долгими отлучками из дома; ни то, ни другое пока не трогало его, несведущего, оттого что «испытатель ракет» – это звучало заманчиво.
Советоваться дома он из предосторожности не стал.
Ярошу, кажется, безразлично было, где работать, но он хотел быть поближе к сестре.
– Не в одной столице живут люди, – бодро отговаривался Аратов, для которого дикость незнакомых мест, которую он, наверно, преувеличивал, и причастность к испытаниям редкостного оружия предвещали романтические приключения. Слыша, как о полигоне говорили: «точка», он, понимая почти буквально, представлял так: «Значит, живут там десятка два солдат, а кругом – голая степь. Вот где, видимо, вдоволь будет свободного времени – читай, сколько влезет. Не то, что в нашей суете. Нет, мне легко будет уехать».
Тем легче казалось оставить дом, что он одинок был.
Не только из-за недостатка денег, но ещё из-за привычного незнания того, кто бы мог в этот раз составить ему пару (впрочем, то и другое было связано), Аратов позволял себе городские удовольствия куда реже, чем мог или хотел бы, то есть почти и не позволял. В этом году, например, он лишь однажды попал в концертный зал – как раз накануне знаменательного дня перемены работы – и даже спутница нашлась, но это вышло случайно.
Прежде, школьником, он и один ходил в концерты – не джазовые, как на сей раз, а классической музыки, к какой тогда пристрастен не был; любовь к ней пыталась привить Игорю тётка, воспитывавшая его после смерти родителей. Лилия Владимировна преподавала в музыкальной школе и когда подошёл срок, взялась, конечно, за обучение племянника, нужными способностями, правда, не блиставшего, но встретилась с таким сопротивлением, что через пару лет уступила, упростив задачу до минимума: научить если не играть, то хотя бы слушать. Она упорно отправляла Игоря в консерваторию, а то и водила вместе со своим классом; много позже (но не теперь ещё) Аратов понял, что тётка заботилась не только о его просвещении, а приучала к приличной, как она говорила, среде. Позже Аратов до всего дошёл сам, уже рвался и слушать, и смотреть, но ходить в концерты теперь ему часто бывало либо некогда, либо не с кем (а последнее обстоятельство стало очень важным), и он ждал: «Вот, окончу вуз – наверстаю». Перед глазами был пример друга, художника Прохорова, которому как раз не нужно было навёрстывать, и, подражая и нагоняя, он всё строил недалёкие планы, какие нельзя было осуществить без постоянной спутницы – потому, хотя бы, что всегда хотелось с