препарировали, анализировали, учились. Учеба шла постоянно. Например, судебные выступления блестящего юриста Эмериха Хайнца мы записывали на диктофон и потом прокручивали снова и снова, восхищаясь остротой языка и непредсказуемостью поворотов, а позже инсценировали собственные «спектакли по мотивам», подражая, тренируясь и вникая.
Ресторан был для нас школой. Мы учились, экспериментировали, набивали свои детские шишки. Некоторые даже приносили бумагу и ручки, пытались конспектировать. Я сперва смеялся, но вскоре и сам последовал их примеру.
Старшие на этот счет помалкивали, не выступая ни «за» ни «против» наших семинаров в «Шанкаре», но мы чувствовали на себе пристальное внимание и оценивающие взгляды облеченных властью. Оценка по окончании «курса» шла по системе «зачет – незачет»: либо все, либо ничего. Промежуточных вариантов не дано. Мы хотели все и сразу.
Каждый день мы собирались, обменивались слухами, записями и строили планы, поглядывая с завистью на преуспевших, лелея надежду, что в один прекрасный день кто-нибудь из них выберет нас, подзовет и возьмет под крыло. Пусть это будет, например, Форд Тассо или Франк Вельд… Ведь, как ни учись, как ни старайся, пока не позовут, будешь ползать внизу. Хоть наизнанку вывернись, но пока тебя не выберет лично кто-то из элиты, о будущем можешь даже не задумываться.
Когда кого-то из нас призывали и он летел навстречу новой жизни, остальные, сбившись завистливой кучкой, принимались оценивать перспективы новоиспеченного «подмастерья»: какие двери перед ним теперь откроются, как высоко он сможет воспарить. Обычно это просчитывалось на раз. Если тебе мигнул Форд Тассо, путь открыт до луны и выше. Если пригласил Кахал Санпедро, твой потолок – нижние уровни стратосферы, а карьера будет мощной, но не блестящей.
У всех будущее предсказывалось с полпинка, достаточно было посмотреть на покровителей. А вот мой вызов поставил в тупик и остальных, и меня самого.
В то утро я припозднился – из-за зеленого тумана. Отличительная черта города – время от времени его накрывало светло-зеленым облаком. Обычно туман рассеивался уже на следующий день, но иногда задерживался и на два, и на три, а то и четыре. Никто не ведал, откуда он берется (по привычке все валили на промышленные предприятия), почему он зеленый и почему не выползает за пределы города.
Зато все точно знали одно: туман превращает жизнь в кошмар. Видимость сокращается до десяти – пятнадцати футов, поэтому весь город встает в пробке. Мне еще повезло: туман спустился накануне вечером и уже начал рассеиваться, иначе я бы до «Шанкара» вообще не доехал.
Поспешно заняв свой обычный столик, я подозвал официанта, но, вместо того чтобы принять заказ, он вдруг наклонился ко мне и объявил:
– Пятьдесят пятый столик, сэр.
Все наши разом обернулись в мою сторону. Тут до нас дошло, от кого поступил вызов, и воцарилась тишина. В устремленных на меня взглядах читался один немой вопрос: «А?»
Я выдавил