пол придет. Это возможно, я их приглашаю, как на комсомольское мероприятие. Девицы хорошие, из оргнабора.
– Это че такое, оргнабор? – Я начал просыпаться.
– Да это на путину из деревень российских девчонок берут на переработку, фасовку, укладку и утруску, – и Толян снова захохотал. – Девчата хорошие, наши, комсомолки даже есть, кстати, имей в виду, трепак гуляет среди оргнабора, как насморк. Будь осторожный. Презики на остров завезти забыли. Если будут тебе посылку посылать, проси парашютов побольше.
Я ужаснулся. Представил, как маме напишу про такой заказ. Хорошенькое начало дальневосточной жизни, что и говорить.
Кстати, на самом деле средства предохранения производства «Резинтреста» отдел Совмина СССР, ведающий распределением всего, от валенок до презервативов, забыл учесть остров Сахалин. Поэтому рождаемость на острове была заоблачная, и иногда на кухнях у рачительных хозяек можно было видеть веревочки, на которых вместе с пеленочками и штанишками висели вымытые презервативы. Сушились. Кто сказал, что они разового действия?
Я вновь провалился в сон, понимая, что мои австрийские парадные брюки сейчас тискают каких-то комсомолок из оргнабора и вернутся ли к хозяину – вопрос. Может, и вернутся, но уже отягощенные этим самым трепаком. Сделалось как-то тревожно, но не очень. Хотелось спать.
Теперь немного о городе. Он был небольшой, деревянный. Стояли в зелени симпатичные японские домики. Уже активно их вытесняли бараки. Вытесняли по причине исчезновения этих домиков. Они горели. Так как сделаны были, естественно, японцами очень изящные, из хорошего полированного дерева. Для теплоты – изнутри обклеенные промасленной бумагой. Печек в домах этих не предусматривалось. Обогревание шло по трубам, которые проходили под полом. Зимой вся японская семья собиралась в одной комнате, ноги грели эти самые трубы, а японские люди пили чай зеленый или, что чаще, горячую саке[3]. И всем, очевидно, было тепло, уютно и счастливо.
Но после 1945 года народ японский был выселен и замещен россиянами, и домикам, в которых так хорошо вспоминалась ария из «Баттерфляй», мол, «кто идет, кто идет, Судзуки, угадай…», пришел конец. Они начали гореть. Быстро и сразу, потому что дерево смоленое, бумага промасленная, а жильцы дома – идиоты. Ибо сразу стали в домиках ставить печки или буржуйки. Что давало, конечно, хороший обогрев, но и пожароопасность увеличилась в разы.
В общем, домики горели, и местное правительство справедливо решило строить, по старому, еще царскому примеру, бараки. Об двух этажах. С печками и большими кухнями. Потому что барак – он и был барак, то есть многосемейный. И, естественно, многолюдный. Вот я в таком общежитии и оказался.
И неплохо. Даже на кухне, на плитке жарил себе картошку. Она была очень невкусная. Я только на третий день догадался – почему. Надо было, оказывается, солить.
Дороги. Извечная российская болезнь и проблема. Хотя потихоньку все говорят – и не надо нам хороших дорог. Вон в Европах – хорошие, так немец шасть-шасть, и всю Европу прикарманил. А у нас – дороги плохи.