резьбой – эстафета предательств.
Кто был исполнитель, а кто наблюдатель,
ни зги с двух шагов. «Милосердие» крутится —
трехгранное, острое. Слово французское.
Рецепторы просят чего-то эфирного…
Да хоть бы и спирта. Налейте мне фирменный.
живая вода
Песни те же. Про школу и динамит,
где последний – игрушка, символ
или выклик оттуда, где не болит,
не стучит, но горит красиво.
Выше берега градус живой воды,
компонент-антипод упущен.
Если мир – государство, проблема – ты,
если школа, то ты – прогульщик.
Подбираю аккорды. Про динамит.
Разумеется, по-французски.
Я, наверное, море: меня штормит.
Сыпью роз на песчаном спуске
распускается свет – не бикфордов шнур
от весны до весны – припарка
мне подобным, но та же суть. Mon amour,
не скучай. Скоро будет жарко.
посеявший ветер
Посеявший ветер посеял всё,
и может не дёргаться.
За рельсами лес, а в лесу костёр,
придут на костёр гонцы
с шершавого среза большой луны,
с дорожки на плеере —
лазутчики памяти, летуны,
команда расстрельная.
Над городом крапинки зла и льда,
живого и мёртвого.
Над лесом луна, да не та, не та…
В начале четвёртого
крадущийся звук прошивает кисть,
и меж хороводами
хохочут созвездия: берегись
подвижного воздуха.
У пляшущих в нём не нащупать пульс —
нарвёшься на собственный.
Пленённый терновником, скажешь: «Пусть» —
прикинутся соснами,
зато мимоходом одушевят —
жди бурю и мучайся.
Посеявшим ветер терять себя —
проказа гремучая.
в своей манере
Положение тел: навсегда не дома,
диалоги на смеси, а местный фоном,
мишура и туристы, высокий спрос на
сантиметры земли, но заброшен остров.
Положение дел… Комильфо – не помнить
пошлой рифмы «она» и «вина». С чего мне,
между брызгами солнца и померанца,
вдруг смотреть ей в глаза через рифт пространства?
Объясняться у пристани странно, стрёмно
(неуместно шучу, что задрал Харона):
«Дайте лодку и не провожайте тех, кто
сам себе проводник и т. д. по тексту».
Унесло, да не вынесло – так бывает,
декорации дремлют на старых сваях,
спутник шёпотом треплет пространство: «Просто
чумовая наживка – безлюдный остров».
Спутник весел, но вёсла ему, похоже,
тоже через перчатки стирают кожу.
Разминает ладонь: «Всё понятно, двери
открываем кроваво, в твоей манере».
Дремлет пепельный мир на фантомных сваях,
повело и не вывело –