приоткрылась и просунулась головенка какого-то пацана.
– Скажи Гришке, пущай идет.
Головенка исчезла. Вскоре зашел со взлохмаченными волосами и в расстегнутой до пупа рубахе моложавый мужичишка. В руках бумага, гусиное перо и сосудик с булькающейся жидкостью. Он гордился тем, что сам ее готовил из сажи, яиц и глины. Упавшие космы обнажили плешину во всю голову. Она была у него удлиненной, с двумя макушками. Поставив свое добро на стол, он привычным движением рук забросил космы на плешину. Только после этого посмотрел на просительницу. Глаза у него были умные, уши большие. Умел быстро принимать нужные для хозяина решения. За это тот его ценил.
– Садись, – кивком головы боярин показал ему на ослон.
Григорий был у него всем: и писарчуком, и казначеем, и лекарем. Был честен, неподкупен. Но была и одна слабость: любил крепкое. Все равно какое: бражка, медок. Боярин прощал бедного пропойцу за его другие качества. Сколько раз, правда, и прогонял. Для острастки. Но замены найти не мог и возвращал. Тот каялся, клялся, что больше не будет пить. Но….
– Че у тебя? – боярин посмотрел на Ульяну.
– Батюшка, кормилец ты наш, спаситель….
– Хватит! – грубовато остановил он ее. – Зачем пришла?
– А… да вот. Моих дитятев… чуть етот аспид… изувечил.
– А где они? – вставил Григорий, глядя в окно.
Боярин намек своего служки понял.
– Да, где они?
– Щас! – Ульяна, чуть приподняв подол, ринулась к двери.
Вскоре за ней вошли дитяти. В дверном проеме им пришлось наклонить головы.
Первый, видать, старший, был с перевязанной щекой. У второго подвязана рука не совсем чистой тряпицей. Третий был с костылем. А четвертый… У него был такой фингал, что закрывал весь глаз. Глядя на эту команду, боярин не мог сдержать смеха.
– Дитяти! – смеясь и показывая на них пальцем, он смотрел на Григория.
И тот не мог сдержать смеха. Отсмеявшись, спросил:
– Так сколько их было, этих аспидов?
– Да один! – надрывным, слезным голосом ответила Ульяна.
Боярин переглянулся с писарчуком.
– Один! – не без удивления переспросил Осип.
– Да, один – повторила она.
– За что?
– Да… етот аспид… Ягор хотел лишить дочку мою, Марфу, невинности.
– Невинности?
– Да, да… вот те крест! – Ульяна взмахнула рукой, но креститься не стала.
– Где твоя…как ее?
– Че… привести? – Ульяна смотрит на боярина.
– Приведи, – кивнул тот головой.
Вскоре она привела дочь. Та вошла робко, с низко склоненной головой, отчего коса упала и едва не волочилась по полу. Когда они подошли, боярин приказал:
– А ну, красавица, подыми-ка голову. Глаза твои хочу видеть.
Марфа, подняв голову, так и прожгла