хотя полыхало сильно, – сад спас. Опять возобновились разговоры о поездке в Иерусалим, был намечен маршрут, и опять отец Александр остался дома.
Минул год, и от молнии загорелся купеческий особняк напротив Порфирия Васильевича.
Пожар был огромный.
Дом Порфирия Васильевича уцелел чудом, у него уже и ставни дымились, и угол начал тлеть. Всей семьей таскали воду, поливали крышу и фасад. Что делал в это время отец Александр – неизвестно, не до него было.
Утром вся семья собралась за чаем, не было только отца Александра. Вдруг за окном раздался колокольчик и дорожная тройка остановилась у ворот.
– Кто заказал лошадей? – забеспокоился Порфирий Васильевич.
– Лошадей заказал я, – сказал отец Александр, появляясь в дверях в дорожной рясе и со шляпой в руке. – Я сейчас еду на железнодорожную станцию, оттуда – в Одессу, а потом – в Иерусалим.
Все стояли ошеломленные, а отец Александр подошел к большому образу, висевшему в углу, земно поклонился и проникновенно сказал:
– Слава долготерпению Твоему, Господи.
Земля отцов
В нашем городе моего дедушку знали все, он был соборным протоиереем. Поэтому когда он собрался на богомолье в Иерусалим, то о таком событии толковали чуть ли не в каждом доме.
За два дня до дедушкиного отъезда мы сидели с ним на балконе нашего дома: я громко читал заданный в гимназии латинский текст и переводил, а дед, большой знаток древних языков, делал мне замечания.
Залаял Шарик, мирно лежавший на коврике, и мы увидели подошедшего к балкону старого еврея Рабиновича, два сына, тоже старики, поддерживали его под руки.
– Разрешите зайти к вам с разговором? – снимая с головы картуз, спросил один из сыновей.
– Пожалуйста, – пригласил дедушка и поднялся навстречу.
Старик, едва двигая ногами, с трудом одолел ступеньки балкона и в изнеможении опустился на подставленный мною стул. Я со страхом смотрел на его худое лицо с черными глазами и красными веками, на белую бороду и курчавые пейсы, спускавшиеся вдоль щек; смотрел и боялся, что старый Рабинович умрет сию минуту. Но старик отдышался, вытер ситцевым платком лицо и беззубый рот и, после обоюдных приветствий, начал:
– Я слыхал, что вы, господин батюшка, едете в Иерусалим?
– Да, если Господь благословит, то послезавтра собираюсь в путь, – ответил дед.
Старик закрыл глаза, покачал головой и тихо сказал:
– Я имею к вам большую просьбу. Вы сами видите, что я скоро умру. – Он вздохнул. – Каждый еврей хочет одного: если не пришлось жить на земле отцов, то хотя бы в нее лечь… Привезите мне горсть земли из Иерусалима, одну горсть! – Старик поднял дрожащие руки, и, сжав, протянул деду. – Когда я умру, ею посыплют дно моей могилы, и я лягу как бы в родную землю… Исполните просьбу старого еврея, и Господь наградит вас.
– Привезу, – пообещал дедушка.
Рабинович повернулся к сыну и что-то сказал ему по-еврейски. Тот быстро вынул из кармана сафьяновый мешочек и протянул отцу. Старик подал