упирается в висок. Звук осечки и кто-то вновь взводит курок. Я шмыгаю носом, смотрю на чашку чая в ее руках и пытаюсь сдержать слезы, предательски заливающие глаза, отчего все плывет и кажется нереальным.
– Ты знаешь, мне тут Степан рассказывал про эффект Манделы. Слышала про такой?
– Читала.
Последние годы она все чаще предпочитала текст живому общению. Укладывала ребенка спать, после чего с головой зарывалась в книги. Они для моей жены, что для других выпивка – заглушают шум внешнего мира.
Чужая жизнь, заключенная между страниц, казалась ей намного лучше. Не такой страшной и пустой, как ее собственная.
И она читала все больше и чаще. Каждая страница ложилась поверх отношений и постепенно, глава за главой, под грудой бумаг были похоронены пятнадцать лет нашего брака.
Конечно, в иносказательном смысле.
И конечно виноват я.
Книги были лишь панацеей, лекарством от пьющего и вечно недовольного мужа. И тем не менее…
– Я тут заметил одну старушку там, у матери. Ходит вокруг дома в красном шерстяном платке.
– И что?
– Ничего, – я смотрю на нее и чувствую, как нервно подергиваются губы, – просто она умерла еще лет десять назад. И я даже помню, как ее хоронили. Понимаешь?
Жена безучастно кивает головой, на меня даже не смотрит.
– Угу, – говорит она, – что дальше?
В ответ я пожимаю плечами.
– Не знаю… эффект Манделы.
Она молча допивает чай. Какое-то время мы сидим в тишине. Замолкают фейерверки за окном, уступая место едва слышимым порывам ветра. Мир утопает в вязкой субстанции, не пропускающей потусторонних звуков. И я утопаю вместе с ним.
Подобно эмбриону в банке с формалином, не замечаю ничего вокруг. Только воспоминания отдают ударами ногтей по воспаленному мозгу, словно кто-то стучит по стеклу.
Я помню те времена, когда мы еще были счастливы. Помню наши походы по кафе и ресторанам, кинотеатры, теплые вечера на диване в обнимку, поездки к друзьям, прогулки под луной и встречи рассветов. Я это помню. Тогда все было иначе.
Не так, как сейчас.
Все было по-другому.
Дом, работа, семья. Жизнь бурлила грезами о завтрашнем дне, а теперь… будто плаваешь в вязком формалине заточенный в пространстве и времени, пытаешься жить дальше, но… выходит скверно.
– Анют, ты можешь сказать мне, что тогда произошло? Просто скажи… скажи, что именно я наговорил в тот вечер?
Она молча смотрит на меня, и я говорю.
– Я правда не помню.
– Зато я помню, – пустая чашка отправляется к горе грязной посуды в раковине, – и никогда не забуду.
Образ Курта Кобейна в моей голове вновь приставляет ружье к виску. Он внимательно следит за нашей беседой готовый в любой момент нажать на курок. Я прямо вижу, как дрожат его пальцы. Курт в нетерпении. Он ждет следующей реплики, и тогда я говорю.
– Ну и что… мы теперь никогда не будем вместе?
– Нет.
– Анют, ну пожалуйста…
– Можем остаться друзьями,