день Тамара принесла нам новости со «следки». Фатимку перевели в 107-ю камеру, где находится ее подельница Инна Сальцевич. Так что с Фатимкой все в порядке и она передает нам огромный привет!
Фатимка пробыла в большой камере до конца лета, до самого приговора. Поначалу она очень часто передавала в нашу камеру записки и приветы. И я ей тоже писала, вернее рисовала разные ободряющие открытки и рисунки. Последний такой рисунок изображал Фатимку, едущую на велосипеде по «карте желаний». Фатимка часто мечтала вслух, чем же она займется на свободе. Покатается на велосипеде, пойдет в университет, поест мороженное и так далее. Я все это и нарисовала. Эдакую визуализацию ее желаний… Но чем дольше она была в большой камере, тем уже меньше нуждалась в нашей поддержке. Тамара с досадой описывала новую Фатимкину жизнь. Мол, совсем забыла про спецблок, нашла новых подружек, гоняет «дороги»…
А однажды корма в нашу камеру распахнулась, и сияющий Сережа вдруг прокричал: «Вашу Геджаеву освободили!» Мы даже спросить ничего не успели, как корма захлопнулась обратно.
После похода на «следку» Тамара принесла ошеломляющие подробности: «Да, действительно, Фатимке зачли отсиженный срок – восемь месяцев – и назначили штраф в 400 тысяч рублей. И отпустили из зала суда!» И хотя у нее в анамнезе остаются судимость, жесткий надзор и невозможность свободно перемещаться по миру – так как это фсбшная статья – она все же будет на воле! И мы все очень и очень обрадовались за Фатимку. Эта малышка как никто другой заслуживала освобождения…
Наташа Моторина
Когда я попала в 120-ю, мне было очень странно наблюдать за непрекращающейся суетой, царившей вокруг. Готовка сменялась стиркой, потом шла уборка – и так бесконечно. Но была одна женщина, которая вообще не участвовала в этой карусели. Ее звали Римма Дидух. Сидела она по знаменитому делу «Мерлиона», по пресловутому сочетанию 159-й и 210-й статей. На вид ей было лет за сорок, но сколько в действительности – можно было только догадываться, настолько размылась и обезличилась ее внешность от долгой тюремной жизни.
Римма провела в СИЗО космические для меня на тот момент четыре года, и я смотрела на нее как на чудо дивное. Этот срок, конечно же, полностью объяснял и ее лежачий образ жизни и какую-то запредельную безучастность к происходящему. Меня она практически не замечала, но не по злому умыслу, а именно из-за своего полусонного состояния. Однако именно она – единственная в этой камере – откликнулась на мой призыв нарисовать ее портрет. Правда, почему-то мы все откладывали и откладывали это мероприятие, и я ее так и не нарисовала. Потому что через десять дней моего пребывания в этой камере Римме приказали «собрать все свои вещи». Ее переводили. Римма совершенно равнодушно собрала свои баулы, попрощалась с девочками, вышла из камеры и бесследно растворилась в сизошном пространстве. Единственное, что я услышала о ней, что в итоге ей вроде бы дали семь лет…
Почему Дидух вывели из этой камеры,