вынужден был позволить ей уже до конца излить все свои теплые материнские чувства. – Да как же так-то?! Да сирота! Да бедненький мой! – она тоже принялась рыдать, но, в отличие от своего мужа, делала это достаточно громко.
– Да будет, будет, Настасьюшка Петровна, – ласково пытался утихомирить ее Шелков. Хотя внутренняя боль также побуждала его раскричаться и разрыдаться в голос, однако воспитание не позволяло ему столь сильно ставить эмоции выше разума. – Как-нибудь уж я теперь… Уж я как-нибудь.
– Ну нет, мой дорогой, не «как-нибудь»! – слегка даже повысила тон купчиха. Темно-зеленый оттенок ее кружевного платьица понемногу утешал Шелкова, поэтому он иногда старался бросить на него изрядно нуждающейся во спокойствии взгляд. – Мы уж с Евгением Марковичем поможем тебе хоть немного, – заявила Настасья Петровна, даже не спросив о согласии касательно сего заявления супруга. – Рассказывай, куда едешь сейчас? Тебе же есть, у кого пока остановиться?
Евгений Маркович, очевидно, уже привыкший за долгие супружеские года к столь бойкому характеру жены, предпочел молча постоять рядом, давая ей возможность всласть наобниматься, нацеловаться и наговориться с Николаем. Насчет помощи Шелкову он не возражал. Да и не имел такой возможности при всем своем «мягко-легковатом» характере.
– Еду теперь я к дядюшке единственному, Владимиру Потаповичу, в Петербург. Более родственников у меня нет, только вот кровный брат отца моего. Маменька за время до смерти велела письмо ему послать с просьбой, чтобы принял он меня к себе, пока я сам на ноги не встану. – Затем Николай указал рукой на Дуняшу: – Вам я девицу сюда привез. Решил, что вы не откажет ей в крове, а она вам за это доброю работницей будет. Это дочь нашей кухарки Аксиньи. У нас ведь много и крестьян погорело. И вот Дуняша тоже сиротой, без матери, на пятнадцатом году жизни осталась.
– Ох, бедное дитя тоже, – запричитала Настасья Петровна. – А красавица-то какая! Да иди же ты сюда, не бойся. – Настасья Петровна оглядела с ног до головы кухаркину дочь.
Дуняша подошла к купчихе. «Все-таки женат он! И трудно было сказать барину мне об этом?!» – подумала она.
– Говори же, что ты умеешь делать? – задала Дуне вопрос купчиха, ласково глядя на нее, однако же обнимать и расцеловывать, как Николая, не стала.
– Готовить разные блюда, вышивать, уборкой заниматься, читать, писать, считать, – ответила Дуняша, опустив свои кругленькие глазки. – Меня маменька и Прасковья Алексеевна учили. Благодаря их милости и умею все.
– О-о-о, ну что ж, это превосходно! – воскликнула Настасья Петровна и просияла легенькой улыбкой.
– И что же? Ты нам ее отдать решил? – уточнил Евгений Маркович. – На время ли, пока не обустроишься или насовсем?
Николай задумался. С одной стороны, ему хотелось бы ответить, что на время, что как только на ноги встанет и хоть что-то наживет – заберет ее к себе в работницы. Однако, с иной стороны, казался ему ход сих действий не совсем порядочным.