трудом они заслужили, как минимум, отдельные слова благодарности, а как максимум – каждому из мастеров награду за угодную работу прямо из рук этого господина. Сам он никогда не скупился на словесную похвалу своим крестьянам, да еще и частенько старался порадовать их безделицей какой-нибудь, будь то кусок хозяйского пирога, медная копеечка или отрез ткани, за добротную и качественную работу и служение. Сего внутренне он также ожидал и даже требовал от покупателя мебели, поскольку считал, что заслуживает этого. Его мыслям, разумеется, этот господин следовать не стал и, поклонившись, тут же удалился из мастерской под ответные поклоны всех рабочих.
– Ишь ты, сюртук-то какой у него… – услыхал Николай тихий голос Мирона, обращенный к Сашке. – Нам так не жить…
– Ну что, ребяточки, а теперь давайте же и денежки-то получать! – весело воскликнул Осип Евгеньевич, поворачиваясь к своим подчиненным. Глаза его радостно горели, а рот растянулся в широкой улыбке. В руках держал он ту самую ценнейшую сумму денег, ради которой все эти три недели мастера трудились не покладая рук. – Давайте уже ж! – вне себя от приятного нетерпения вновь проговорил он, даже слегка подпрыгнув.
– Да уж давайте-давайте! – подхватили все рабочие. Они внимательно смотрели на деньги, что сминались у хозяина в руках, как бы боясь того, что если каждый из них отведет сейчас взгляд, то этот капитал непременно исчезнет сказочным образом.
– Уж не томите, давайте же! – даже несколько повелительным тоном произнес начинавший терять над собой контроль Иван. – Жрать уж хочется, а у меня с позавчерашнего дня денег нема.
Никто, правда, на его слова не обратил внимания, и никто ничего не ответил ему на них.
– Иди сюда, Мирон, – радостно позвал сына Осип Евгеньевич. Пожилой мастер тут же, все также улыбаясь, протянул ему деньги и по-отцовски похлопал по плечу. – Вот тебе держи, только всё разом не трать. Может, накопим тебе на обучение в училище каком…
– Старик подмигнул радостному сыну.
Мирон, счастливо улыбаясь, немедля взял денежную сумму из рук отца.
– Да я уж, батька, и оставил-то мысли эти об обучении, зачем оно мне надобно, когда и так на работу я устроен.
– Ты погоди руки-то опускать, погоди свои. Ничего, даст Бог, ты у меня рано или поздно в люди выйдешь, – уже более серьезным голосом сказал Осип Евгеньевич. – Иди сюды, Иван. Ну иди-иди уж. Вот, нетерпеливый ты мой сын, держи да разумно ими распоряжайся, чтобы хватило до следующего разу, – уже вовсе без улыбки, но даже с ощутимой строгостью произнес мастер.
– Да уж распоряжусь ими самым, что ни на есть, разумнейшим образом. Тем более что их вона сколько. – Иван тут же оказался рядом с Осипом Евгеньевичем.
– Знаю я тебя, прохиндея, хоть самому эти деньги забери да каждый день тебе по пять рублей выдавай, – качая головой, проговорил Осип Евгеньевич.
– А вы, Осип Евгеньевич, за денежки-то мои не беспокойтесь, ваше дело мне эти деньги за честную работу