суммы, которая хранилась у них с Прасковьей Алексеевной на первом этаже, в одной из спален, в сундуке у шкафа.
Николай же в то время лежал и почти ничего не воспринимал или же не хотел воспринимать. Измученный Евграф распластался недвижно с ним рядом и то и дело жалобно поскуливал, то ли умоляя о помощи, то ли прощаясь с хозяином и со всем земным миром.
Но Николай тогда не обращал внимания ни на пса, ни на крики рабочих, ни на то, что мимо него кто-то пронесся со скоростью гнавшейся за дичью рыси… Кажется, это был силуэт его отца, но Шелков просто продолжал лежать на земле. И, казалось, пребывать в таком состоянии, когда ты закрыт в некоем вакууме от всего происходящего в реальности, было в тот момент для него самым лучшим, дабы не сойти с ума от всего этого ада.
– Господи! – только и мог произносить сейчас Николай. – Неужели же это конец, Господи?! Неужели же все кончено теперь?! Почему я?! Семья моя?! Поместье наше?! Почему?! И неужто все – все пропало?! Неужели Ты лишил меня всего этого так рано?! – Николай схватился за растрепанные волосы. – Господи, да что же это такое?! Помилуй, Господи, меня грешного! Помилуй, Господи, всех нас! – Потом на какое-то время Шелков, казалось, вовсе потерял сознание, ибо даже смутные силуэты, которые тогда мелькали пред ним, исчезли, и сам он будто бы погрузился в некую пустоту.
Однако спустя мгновение Николай понял, что хоть и находится в данное время вне какого-то мирского пребывания, тем не менее, он все осознает и чувствует. Вокруг него уже не было ни дыма, ни человеческого, ни животного вопля. Шелков словно находился в каком-то бессодержательном месте. Вдруг он увидел перед собой отца. Николай ахнул, так как тот появился буквально из ниоткуда. Геннадий Потапович с каким-то странным спокойствием смотрел на него, в его глазах отражалась необычайная тишина. Ночной халат с одеждой и обувью, к огромному изумлению Николая, оказались чистыми, словно и не был отец при пожаре.
– Отец… Как мы здесь? – не понимая, где они с отцом находятся, спросил его Николай. – И… твоя одежда… Да она же суть новая!
Геннадий Потапович же протянул к нему бледно-прозрачную руку, которая, казалось, состояла из самой тончайшей материи мироздания. Он приблизился к Николаю и, положив на него невесомую кисть, неестественно спокойно произнес:
– Сынок… – это слово так ласково и любовно снизошло из его сухих уст. – Николушка, ты будешь честным купцом. Храни тебя Господь! А я – в Иерусалим… – И, перекрестив чадо, отец буквально исчез, испарился.
– Папенька… Папенька! – закричал Николай и побежал вслед за отцом, в никуда, сам понимая и чувствуя, что куда бы он сейчас ни бежал – отца уже не найдет. Он еще какое-то время кричал в темную пустоту, а затем вдруг резко поднял голову и увидел огромные клочья дыма повсюду и охваченный огнем дом, а рядом с собой – мертвого пса.
– Никита!!! – донеслось до слуха Николая. Повернув голову в противоположную сторону, он еле-еле смог различить, как старый приказчик горел в пламени, вероятно, споткнувшись от изнеможения и недостатка воздуха.
– Никитушка… –