Мирон засмеялся в лицо участковому так пренебрежительно, что тот аж неожиданно для себя обиделся. Хотя привык общаться со всякой матюкливой пацанвой… Но Мирон… Его смех показался ему совсем другим… Он смеялся до слёз, и чувствовалось, что ему действительно весело. Было такое ощущение, будто-то бы Тимофеечкин начальник в больших чинах, а он, участковый, его нерадивый подчинённый, да к тому же ещё умудрился как-то позорно оконфузиться…
Обычно, когда ему дерзили на допросе, то Шкрёбе хотелось дать оппоненту по зубам, но сейчас ему захотелось уйти. Нет, не просто уйти, а убежать и расплакаться, лучше застрелиться! Из своего табельного пистолета в рот. Вот каким обидным показался ему смех этого двадцатилетнего пацана…
И Вектор Викторович пробубнил что-то невнятно, ушёл, долго извиняясь перед Розой Михайловной у калитки. Придя в себя через пару дней, он решил снова поговорить с Мироном, но Роза Михайловна не пустила его в квартиру, она вышла к нему за двор сама и сказала:
– Здравствуйте! Что вам нужно опять?
– Здравствуйте, Роза Михайловна! А что вы сразу так невежливо с порога… Я просто хотел поговорить с Мироном…
– А Мирона нет больше… Его давно нет…
– Как нет, что вы такое говорите, Роза Михайловна! Я ж был у вас во вторник! Он был жив-здоров! Смеялся…
– Ну да… Жив-здоров… Он тоже так всегда говорит про деда Сухинина: «Жив-здоров!» И больше ничего не говорит. Как пень… Сделает глаза стеклянные и давай толочь воду в ступе. Всё про одно и то же по кругу…
– Так что с Мироном?
– Да если бы я знала, что с Мироном! Если бы хоть один человек на свете мог мне ответить на этот вопрос: «Что с Мироном?» Я была бы счастлива…
И вдруг расплакалась и даже кинулась по-братски обнимать участкового. От этой, хоть уже немолодой, но всё ещё цветущей Розы пахло так сладко… Чистотой, роскошью и духами… А её тело сквозь красный шёлк длинного халата было таким по-девичьи хрупким и дрожащим, что Виктор Викторович с удовольствием бы не выпускал её из рук, так бы и уткнулся лицом в её чёрные кудряшки и… Хотя уже через мгновение проклятий профессионализм взял вверх, и он сказал, напустив в голос как можно больше холода:
– Роза Михайловна! Успокойтесь! Пожалуйста, держите себя в руках, я при исполнении!
Роза Михайловна отстранилась и принялась одновременно закуривать и вытирать лицо руками. Она всхлипывала, непослушные полы её красного шёлкового халата разошлись, затвердевшие соски проглядывали сквозь тонкий материал. И она выглядела сейчас почти непристойно в этих то ли туфлях, то ли тапочках на каблуках с игривым пушком.
Шкребин растерялся, и его взяло зло, что в который уже раз эта семейка Тимофеечкиных заправляет, заставляя его глупо себя чувствовать. Но хамить жене «бриллиантового короля» всё-таки не хотелось, и он сказал участливым и вежливым тоном:
– Так Мирон дома? С ним всё в порядке?
– Нет!
– Что «нет»?
– И то, и другое – нет! Мирона нет дома, и с ним не всё в порядке… С ним давным-давно не всё в порядке… Давно надо было мне в