ответ Розы Михайловны, но, хотя даже его сосредоточенность особой ясности не внесла, ведь женщина по-прежнему продолжала громить малопонятные вещи:
– Нет, конечно! Жил-то он у нас… Не прогоним же мы его, хотя, знаете, если б он насовсем переселился к этому своему деду, ей, может, и лучше было бы, чем так… Но, по крайней мере, мне было бы легче, наверное…
– Что вы имеете в виду???
– Знаете, как говорят, что хуже нет, чем неизвестность, ну, когда человек без вести пропал или что-то типа такого… А я скажу – нет! Хуже нет, когда вот оно, вроде, твоё родное, ты и обнять его можешь, и приголубить, да только внутри чёрная пустота и ничего больше…
Шкрёба вконец обалдел, когда Роза вновь начала плакать, он даже испугался, что она снова повиснет на нем, и тогда у него «задымится» ещё сильней. Но, к немалой радости участкового, на этот раз обошлось без объятий. Роза продолжала курить и говорить сквозь слёзы:
– А у вас дети есть?
– Нет. Нету пока…
– Ну, тогда вы меня не понимаете… Меня никто не понимает… Даже те, у кого куча детей! Даже те, у кого есть внуки! Знаете, что обычно мне люди говорят: «Роза, ты жиру бесишься! Какие у тебя могут быть проблемы?! Да ты катаешься как сыр в масле?! Да чтоб я так жила! Да ты посмотри на себя, да ты как за каменной стеной за своим профессором! И никто не знает…»
– Никто не знает чего?
– Что он меня не понимает…
– А понятно…
С плохо скрываемой иронией ответил милиционер. А сам поднимал: «Да я и сам ни хера не врублюсь, че ты тут городишь… Сказки сочиняешь, похлеще, чем тягун…». Но перебивать профессорскую жёнушку Виктору не хотелось, он знал, что, когда человек в таком состоянии, то может наговорить много чего интересного. Просто так, сам, без особого давления. Шрёба тоже закурил, глядя, как Роза топчет под каблуком сигарету и снова закрывает уже третью…
Уловив в его голосе усмешку, она произнесла с возмущением:
– Так вы что же, мне тоже не верите! А я-то думала, вы профессионал! Что у вас пытливый живой ум, что вы не такой узколобый и зашоренный, как… Да как все здесь!
– Да что вы, Роза Михайловна! Я верю, я верю вам! Я просто не до конца понимаю, о чем вы говорите?
– Я говорю о том, как тяжело растить чужого ребенка, и не ребенка даже, а… Я не знаю… Я только чувствую, что он уже взрослый… Но я не знаю, сколько ему лет было, когда Мирону должно было быть двенадцать… Может, тридцать, а может, уже и больше, но явно не двенадцать, нет…
– То есть вы хотите сказать, что Мирон намного опережает своих сверстников в развитии???
За всё время их разговора участковый впервые оживился по-настоящему, ведь он сам это почувствовал тогда, когда приходил в первый раз, и Мирон насмехался над ним, выставив дурачком. Шкрёба понял, что не зря столько времени выслушивал эту истеричку, у него даже сердце забилось чуть быстрее в ожидании, что сейчас наконец-то мамаша скажет чего-то толкового… И едва сдержался, чтобы признательно не плюнуть себе под ноги от разочарования,