у них удобное жилье. Когда он едет за границу, они путешествуют вместе с ним в роскошных условиях. Ни одному из них, очевидно, не требуется ничего лучшего, да и данных для чего-то лучшего ни у той ни у другого просто нет.
Когда он семь лет назад впервые вернулся на Кум, его поразило, что стоило ему только ступить с борта катера на берег, как он ощутил неожиданное радостное и удивленное возбуждение. Он воспринял эту эйфорию, словно романтический юнец, вообразивший себя завоевателем, вступившим во владение тяжко завоеванной территорией, путешественником-первооткрывателем, отыскавшим наконец легендарный брег. И в тот вечер, стоя у Перегрин-коттеджа и глядя в сторону далекого корнуоллского побережья, он понял, что поступил правильно, вернувшись на остров. Здесь, в пронизанном шуршанием моря покое, неумолимый ход физического увядания может быть замедлен, здесь слова могут к нему вернуться.
А еще он понял, с самого первого взгляда на коттедж «Атлантик», что ему во что бы то ни стало нужно заполучить именно этот коттедж. Здесь, в этом каменном строении, которое, казалось, вырастало из отвесной скалы, опасно обрывавшейся в море, он, Оливер, был рожден, и здесь ему предстоит умереть. Это непреодолимое желание подкреплялось необходимостью получить более удобное и более просторное жилье, но в нем крылось и что-то стихийное, словно сама кровь Оливера откликалась на неизбывное ритмическое биение, на немолчный пульс моря. Дед Оливера был моряком и погиб в море. Отец в прежние времена на Куме водил катер, и Натан жил с отцом в коттедже «Атлантик» до тех пор, пока ему не исполнилось шестнадцать, пока он не смог убежать от пьяных отцовских скандалов, сменявшихся приступами слезливой пьяной любви. Тогда-то он и ступил на одинокую дорогу к писательству. Все те годы, полные трудностей, разъездов и одиночества, стоило ему подумать о Куме, он вставал в его памяти как остров, полный неукротимых эмоций и опасностей, как место, куда не следует возвращаться, потому что оно хранит под спудом все забытые страдания и травмы прошлого. Теперь, шагая по склону утеса к гавани, Оливер думал о том, как это странно, что он смог вернуться на Кум совершенно спокойно, в полной уверенности, что возвратился домой.
Было чуть позже трех часов дня, и в своем кабинете на третьем этаже, в башне Кум-Хауса, Руперт Мэйкрофт работал, составляя смету на следующий финансовый год. У дальней стены, за точно таким же столом, Адриан Бойд в полном молчании проверял счета за квартал, закончившийся тридцатого сентября. Ни тот ни другой не мог бы сказать, что занимается своим любимым делом, и оба работали молча: тишину нарушал лишь шелест бумаг. Но вот Мэйкрофт откинулся на спинку стула и, давая глазам отдохнуть, устремил взгляд на вид, открывавшийся из высокого, закругленного сверху окна. Теплая не по сезону погода все еще держалась. Подувал слабый ветерок, море, морщась, простиралось под почти безоблачным небом, синее, словно в разгаре лета. Справа,