Живите для других,
И ваше имя не забудут.
Сердца и близких, и родных
Вас вечно помнить будут.
А в это время Галин Петровна как козочка скакала в фойе у столов, чтоб господа после торжественной части присели откушать. Сто человек! Столы стояли буквой П. Галин Петровна сама, практически в одни руки, наготовила на всю эту свадьбу, и потом сама же, не присевши на минуту, обслуживала этот банкетище, ей помогали только Жена электрика, Соседка-медсестра, и… и, стыдно признаться, даже меня в этот раз припахали. Тому тарелочку поменять, этому бокальчик, унести, принести, подать, притереть, старушечку поддержать, дедулечке салфетку… На официантов и ресторан у Галин Петровны, простого бухгалтера, денег не было.
Для своей мамочки она привыкла делать все сама, помощниц никогда не нанимала, успевала крутиться между своим домом, огородом, мужем, внуком, которого оставила ей дочка, и работой. И вот она бежит, бесплатные памперсы в собесе получает, оттуда за рецептом к врачу, потом в магазин, и сразу готовить. Мамочка просит сардельки, значит только сардельки, только местного комбината, только в нашем мясном, там все свежее, и только говяжьи, свиные нельзя, сосиски нельзя…
– Я просила сардельки… – кривлялась старая поганка.
– Мама, закрылись, я не успела…
– Не успела. Как будто у тебя не одна мать, а десять…
Галин Петровна падала в кресло, хоть немного отдышаться, и жаловалась, то ли самой себе, то ли куда-то в потолок…
– Забегалась я, на работе отчет, с внуком пока прокрутилась, сготовить некогда, хотела борщ сготовить, не успела, яичницу пожарила своим, приеду – борщ сварю…
Что там у дочки на работе, кого она чем кормит, что у нее на огороде, Лидь Иванна пропускала мимо ушей, рутина творческим людям неинтересна. И на смертном одре старуха оставалась артисткой, актрисулькой, как сама она любила говорить. Я сразу просекла, что гроб ей нужен как реквизит, эта Панночка давно жила в спектакле, в монодраме, где на сцене одна прима, и непременно каждый монолог заканчивается мыслями о смерти.
Меж тем старушке пошел восемьдесят седьмой годик, и тут ей снова что-то поплохело, давление скакало, чего-то там еще такое возрастное обнаружилось, она взяла манеру изображать лежачую больную, и плакать, и повторять по десять раз одно и то же:
– Слегла! Слегла! Совсем я у тебя слегла…
Слегла она, конечно. А кто холодильником хлопает? Кто в глазок подсматривает? Лидь Иванна декларировала себя лежачей, но по квартире передвигалась, и не только по квартире, я подсекала иногда ее на улице, часиков в шесть утра, под старым зонтом или в шляпке она выходила прогуляться от тихого нашего квартала до проспекта.
Я видела старуху, потому что выводила в шесть утра собаку, а Галин Петровна, дочь старухи, не видела, потому что она в шесть утра собиралась на свою проклятую работу. Ее контора располагалась в центре города, от мамочки неподалеку, но добиралась Галин Петровна в этот центр из