призналась Тося. – Ноги у меня, что ли, такие…
Они вышли на главную улицу поселка и столкнулись с Катей и Сашкой. Судя по толстым подушкам снега на их плечах, те гуляли уже давно. Тося смутилась и промямлила:
– Погодка такая – грех дома сидеть…
– Грех! – подтвердил Илья.
– Эх, голуби! – молвил Сашка.
Он достал из кармана папиросы, а Илья спички. Пока кавалеры закуривали, Катя преданно смотрела на Сашку, а Тося, подражая ей, на Илью. Потом девчата глянули друг на дружку, и Катя ехидно кашлянула, радуясь, что поймала Тосю на месте преступления. Тося виновато опустила глаза. Она тут же с вызовом вскинула голову, но было уже поздно: Катя опять любовалась своим кавалером, будто на всем белом свете не было парня краше неуклюжего Сашки. Тосе даже смешно стало: до чего же влюбленные девчата слепые!
И тут она заприметила своими зоркими глазами, что на правом Катином плече снега – кот наплакал. «Левой рукой Сашка обнимает, чтоб ненароком не придушить Катерину!» – догадалась вдруг Тося с тем проникновением в запретные взрослые тайны, которое неизвестно откуда привалило к ней в последние дни. И Тосе захотелось, чтоб ее полюбил такой же чуткий, как Сашка, человек, но, если можно, не такой косолапый.
Пары разошлись. Сашка с Катей нырнули в благодатную темень переулка, а Тося с Ильей не спеша двинулись по главной улице к общежитию.
Илья откашлялся, сказал проникновенно:
– Когда я тебя впервые увидел… – и как бы невзначай положил руку на Тосино плечо.
Тося отпрыгнула от него как ужаленная.
– Здравствуйте! Ты чего это? – ужаснулась она.
– Привычка у меня такая… – пробормотал Илья, осуждающе глянул на свою провинившуюся руку, будто она одна была во всем виновата, и сунул ее в карман, чтобы ей больше не вздумалось самовольничать.
– Надо отвыкать, – посоветовала Тося.
– Постараюсь! – пообещал Илья, снова откашлялся и вернулся к прерванной лжеисповеди: – Так вот, когда я тебя впервые увидел…
…А на Камчатке в это время Филя проводил последнюю репетицию со своей ватагой. Он решил досыта поиздеваться над Тосей, раз уж из-за нее приходилось терять кубанку.
– Ты будешь Ильей, а я Тоськой, – сказал Филя высоченному парню, своему любимцу, прозванному в поселке Длинномером. – А вы все – кыш!
Ватага сгинула за сугробами и поленницами дров. Филя усадил Длинномера на завалинку, вспрыгнул к нему на колени и, кривляясь, стал изображать влюбленную Тосю. Потом он вскочил, по-разбойничьи свистнул – и вся ватага разом поднялась из-за укрытий и захохотала дикими голосами, заулюлюкала. Каждый шумел за двоих, но всех перекрыл Длинномер, бухающий кулаком в какую-то звонкую железяку. Филя по-командирски вздел руку – и все затихли.
– Так держать, – удовлетворенно сказал Филя. – Только жизни побольше!
Длинномер, согнувшись в три погибели, выглянул на улицу и объявил густым шепотом:
– Идут!
Филя взмахнул