который у нас был с родными. Однажды вечером я возвращался из оперы и шел через Пон-Рояль, по набережной к особняку, где я жил, как вдруг перед этим домом, какой-то человек, вор должно быть, схватил меня за шиворот.
Я не трус и не слабак: я бы освободился от этого человека, если бы он, не сжал мне горло левой рукой и не ударил меня правой по голове, так что я упал без сознания. Падая. я вскрикнул. Этот крик услышал аббат, который, к счастью еще не лег спать. Он открыл окно и, увидав меня неподвижно лежащим на набережной, разбудил господин Жака и они оба пришли ко мне на помощь. Эта помощь мне была необходима, иначе я не увидал бы больше ни отца, ни моей деревни. Не то, чтоб моя рана была опасна, – удары по голове заживают быстро, но в феврале было холодно, и я истекал кровью. Провалявшись всю ночь на мостовой, я не знаю в каком состоянии, я был утром! Короче, сударыня, благодаря аббату и господин Жаку, нападение этого вора-убийцы прошло для меня без трагических последствий, напротив, оно дало мне радость ощутить незнакомое до тех пор для меня чувство признательности, которая угаснет только с моим последним вздохом. Вы даже не можете себе представить, какой заботой меня окружили в этом доме на протяжении двух недель… Позвали хорошего доктора, Венсена Дюбуа. Мне был нужен покой. Опасности не было, но болел я мучительно. Мне устроили постель, вот здесь у печки. Около меня всегда были господин аббат, Жак или госпожа Фойоль. Мне давали оздоровительные напитки, а когда я стал поправляться, мне приносили бульон. Я никогда не забуду тех разговоров, когда я был маленьким: моя мать и деревенский священник говорили мне о Боге, что Ему нужно молиться и бояться Его. Но вы научили меня большему, любить Его всеми силами!..
Элюа Денизор с глубоким волнением произнес последние слова. Это волнение передалось всем слушателям. Глаза Женевьевы и Эдме наполнились слезами, а аббат и Жак улыбались сквозь слезы.
– Я закончил, сударыня, – возразил Денизор, обращаясь к Эдме. – Теперь вы хорошо понимаете, что я обязан госпоже Фойоль, господин аббату и господин Жаку…
– Но Эдме уже знает о ваших чувствах к нам, и вы, Элюа, будьте великодушны к ней – ее и так будут бранить, что она долго гостит у нас.
– Не задерживайте ее! – сказал аббат.
Эдме распростилась и ушла вместе с Женевьевой, которая выразила желание проводить ее.
***
Оставшиеся несколько минут молчали, как это случается часто после длинного разговора… все думали про себя.
Жак чистил кисть, аббат смотрел в окно. А Элюа Денизор рассеянно смотрел на картину, назначенную для Эдме.
– О! – невольно вырвалось у маленького мельника. – Это же лес Роменвиль.
– Да, – отвечал Жак, – лес Роменвиль. Вы знаете этот лес, Элюа?
– У вас есть покупатели в Роменвиле? – весело спросил аббат.
Элюа отрицательно покачал головой.
– Нет, – возразил он, может быть рассердившись, что не прикусил себе язык перед этим восклицанием, – нет, я никого не знаю