она не удалась. Ты помнишь пейзаж, который тебе так нравится – вид Сен-Клу, от которого еще вчера ты пришла в восторг?
Женевьева утвердительно кивнула головой.
– Да, помню, – ответила она. – Где же эта прелестная картина? Ты ее продал? Господин аббат нашел покупателя?
– Нет еще, – сказал аббат, – но есть надежда.
– Ты слышишь? – возразил Жак, обращаясь к матери, – есть надежда! Угадай, кто покупатель? Угадай!.. Нет, ты не угадаешь, я тебе лучше скажу: его королевское высочество герцог Орлеанский, монсеньор регент. Наш дорогой доктор и друг Венсен Дюбуа передал аббату Морину рекомендательное письмо к аббату Дюбуа, своему брату, первому министру регента. Мой друг отправился сегодня утром на прием, аббат Дюбуа его хорошо принял и обещал показать мою картину его королевскому величеству! Герцог Орлеанский любит живопись. Он ценитель и знаток. Если ему понравится мой «вид Сен-Клу», он, может быть, его купит. Но меня льстит не то, что я получу деньги, а то, что мое имя станет известно, когда эта картина будет куплена регентом, и у меня появится надежда, что я получу заказы при дворе… Что с тобой, дорогая матушка? Отчего ты так побледнела? Ты дрожишь, у тебя слезы на глазах?.. Что с тобой?
И правда, Женевьева задрожала, когда Жак назвал предполагаемого покупателя, и еще больше разволновалась, когда Жак рассказывал все подробности. Смертельная бледность покрыла её лицо, нервная дрожь пробежала по её телу и глаза наполнились слезами.
Она смотрела на Жака, беспокойно спрашивающего у неё об этом волнении, и не знала, что ему отвечать.
Аббат пришел к ней на помощь.
– А, я понимаю, что это значит, моя добрая Женевьева, – сказал он, наклонясь к ней, – вы испугались, что Жака позовут к регенту… В эту минуту у вас говорит сердце матери. Вы должны радоваться, что вашему сыну, начинающему художнику, открывается такая блестящая дорога. Вы боитесь, чтобы Жаку не повредил воздух, которым дышат в Пале-Рояле, вы страшитесь за неизбежные для него столкновения. Дорогая моя, есть много правды в том, что говорят о регенте, но есть много лжи. Во всяком случае, правда то, что он имеет вкус, этого никто не оспаривает, и он покровительствует искусству. Что же тут дурного, если у нашего Жака будет могущественный покровитель в лице его королевского высочества герцога Орлеанского. Вы боитесь, что его там удержат силой? Умная овечка не позволит волку себя похитить! Она знает, как вернуться в стадо. К тому же, как ни говорят о волке Филиппе Орлеанском, у него доброе благородное сердце и он может быть великодушен с овечкой. Я вас успокоил, моя добрая Женевьева. Вы не сердитесь на меня, что я способствовал тому, чтобы регент как-нибудь пригласил вашего сына во дворец и сказал бы, протянув ему руку: «У вас есть талант, молодой человек, я позабочусь о вашей будущности». Слезы полились из глаз Женевьевы, но она уже не дрожала, не бледнела и только улыбка играла на её лице.
– Я безумная, аббат, – отвечала она, – простите меня! Все, что вы ни сделаете – хорошо! Дай Бог, чтоб ваши надежды исполнились, и регент стал покровителем Жака!
Едва Женевьева закончила эту фразу,