видели, как аббат Морин поздно выходил от Женевьевы Фойоль, а Женевьева Фойоль иногда очень рано приходила к аббату Морину. Но никто не находил это ни странным, ни предосудительным: мы уже сказали, что аббат Морин был больше чем другом – он был братом и отцом для Женевьевы Фойоль и её сына. Также думали о них все соседи. Морин никогда не расспрашивал Женевьеву о её прошлом. Не любопытный по характеру и из принципа, он довольствовался тем, что она сама ему сказала.
Она была вдова… У нее не было больше родных… Она получала ежегодно три тысячи ливров: из денег, вырученных от продажи её имения… И эти деньги ей высылал каждые три месяца нотариус в Кане, у которого был помещен её капитал. Вот и все.
И аббат Морин никогда не беспокоился о том, было ли это в самом деле все и была ли какая-нибудь тайна в жизни этой женщины и этого ребенка.
Да и к чему ему было, беспокоиться? Эта женщина была доброе создание; она чувствовала к нему бесконечную признательность и уважение, ребенок: любил его почти так же, как мать, и к тому же был добр, умен, и хорош, как ангел! Послушный и прилежный с детства, в пятнадцать лет Жак был лучшим учеником аббата, который им гордился.
Когда Жаку исполнилось пятнадцать лет, его добрый друг, как он всегда звал аббата Морина, сделал ему сюрприз: молодой человек с детства имел склонность к живописи, что не могло укрыться от аббата, с помощью которого теперь он поступил в мастерскую Клода Жилло.
Женевьева Фойоль огорчилась, узнав, что её сын станет пачкуном. Тринадцать лет прожитых в Париже не изгладили у нее провинциальных предрассудков. Она не думала, что искусство могло облагородить и обогащать! Преклонившись сначала из уступчивости перед призванием Жака и поддерживаемая надеждой аббата, она только впоследствии, увидела осуществление этих надежд, и была довольна, что не препятствовала ему! Жак уже в начале своими успехами доказал, что он быстро пойдет вперед.
– У меня есть новость для вас, – сказал однажды аббат Морин.
– Что такое? – вскричали вместе Жак и Женевьева.
– Если хотите, мы будем жить вместе.
– Вместе, все втроем?!
Мать и сын, широко раскрыв глаза, с удивлением повторяли эти слова.
– Заметьте, – возразил аббат, – что это не может случиться без вашего желания, но я вам скажу, что я сделал. Если вы одобрите, значит я хорошо сделал, если не одобрите – мы не будем больше об этом говорить. И так, я начинаю: Жак слишком далеко живет от мастерской своего учителя Клода Жилло. Не правда ли, Женевьева? От улицы де ла Серизе до улицы Сент-Андре-дез-Ар по крайней мере час ходьбы. Час туда, час назад, слишком долго, особенно в плохую погоду. Независимо от этого неприятного двухчасового путешествия, есть и другая причина, ради которой, я думаю, Жак не пожалеет оставить эту квартиру: он не может здесь иметь собственной мастерской. А мастерская необходима для живописца. Ученик может без неё обойтись, но когда начинаешь чувствовать свои силы, необходимо иметь свою собственную рабочую комнату.